Бонавентура. Ночные бдения

Бонавентура знает естествознание, причем как раз те проблемы, которые волновали Шеллинга. Прежде всего это идея органической эволюции, происхождения человека от обезьяны. Есть в тексте любопытное примечание: «Один естествоиспытатель выдвинул гипотезу, согласно которой первые насекомые были всего лишь тычинками растений, отделившимися случайно». Не называя Эразма Дарвина и обходясь без кавычек, Бонавентура полностью воспроизводит здесь его слова из поэмы «Храм природы»[38]. (Может быть, в подобном способе цитирования лежит разгадка дословного совпадения другого примечания со статьей Клингемана, на что обратил внимание Шиллемайт!) А в книге лекций Шеллинга 1804 г. «Система всей философии» говорится: «Тычинки растений обладают непосредственной восприимчивостью к свету, как и насекомое, которое в высшем своем преображении представляют собой свободно летающую тычинку»[39].

Обратимся к трактату Шеллинга «О мировой душе», желательно ко второму изданию 1806 г. Здесь не только неоднократно упоминается имя Дарвина, по идет речь о «переходе от растений к животным»[40]. Над вторым изданием Шеллинг работал в период возникновения «Ночных бдений». И написал специально для него вступление «Об отношении идеального и реального в природе».

Теперь такой вопрос. Соответствует ли духу Шеллинга («выступающего в строгом научно-академическом облике», по определению Ф. Шульца) та «ночная романтика», «поэзия ужасов» и «чертовщина», которая присутствует на страницах «Ночных бдений»? Есть в романе сцена расправы с согрешившей монахиней, которую заживо хоронят в церкви. У профессора Шеллинга можно найти и такое. Выше уже говорилось о четырех стихотворениях, опубликованных Шеллингом под псевдонимом «Бонавентура». Все они удивительно разные. Здесь незатейливая «Песня», два стихотворения, написанных гекзаметром, — «Цветок и тварь» и «Удел земли»: одно излагает некую натурфилософскую концепцию, другое носит назидательный характер. И четвертое — романтическая баллада — «Последние слова пастора из Дроттнинга, что в Зеландии».

Сюжет баллады заимствован из новеллы Г. Стеффенса. Ночью к деревенскому пастору пришли два незнакомца в черном и под угрозой оружия заставили его следовать за ними в церковь. Там увидел он молодую пару, а рядом с ней — вскрытый пол и выкопанную могилу, а вокруг скопление странных людей со странной речью. Ему приказали исполнить обряд бракосочетания. Затем с завязанными глазами увели прочь. В храме раздался выстрел. Рано утром священник вернулся в церковь, нашел место, где вчера была вырыта могила, снял плиты, поднял крышку гроба и увидел умерщвленную невесту. В новелле Стеффенса этой истории был придан «документальный» фон: о происшествии немедля сообщили властям, прибыл чиновник и велел молчать, — возможно, все происшедшее было как-то связано с событиями в России, где развертывалась борьба за престол. Шеллинг убрал высокую политику и сгустил «романтические» тона: его священник всю жизнь хранил ужасную тайну и только перед своей кончиной решил поведать о страшном преступлении, совершенном в его церкви.

«Поэзия ужасов» не была чужда Шеллингу. Что касается «чертовщины», бесконечных упоминаний о дьяволе на страницах «Ночных бдений», то они станут понятнее, если вспомнить снова о жене Шеллинга Каролине. Шиллер называл ее «мадам Люцифер». За Шиллером это повторяли многие, супруги были в курсе дела и не могли не реагировать на слова Шиллера.

«Альманах дьявола» — так должно было называться второе крупное прозаическое произведение Бонавентуры. В марте 1805 г. в «Газете для элегантного света» (где в свое время был напечатан анонс «Ночных бдений») появился отрывок из новой книги, а также обещание, что сама книга выйдет к пасхе. Книга не вышла. Потому ли, что разорилось издательство «Динеман», или потому, что Шеллинг покинул Вюрцбург, переехал в Мюнхен, где его ждали новые дела, или потому, что философ не любил возвращаться к уже однажды опробованному жанру. Не будем гадать.

Отметим лишь одну забавную деталь — новеллу о супружеской неверности. Некая Каролина, жена судьи, объясняет любовнику, как проникнуть в ее дом. Разговор подслушал ночной сторож и сам спешит в дом судьи. Когда супруги разошлись по спальням, страж поднимает тревогу. Любовники теряют сознание, а наш герой открывает хозяину глаза. Он не хотел бы, однако, чтобы по отношению к незадачливому донжуану применили суровую статью Каролины (уголовного уложения императора Карла). Судье невдомек, о какой Каролине идет речь, и далее следует игра слов. Кройцганг судье: «Я понимаю, почему Вы спутали двух Каролин: Ваша живая Каролина — это крест и пытка супружеской жизни, ее можно легко принять за ту другую, которая посвящена вещам, также далеко не сладостным. Можно даже сказать, что семейная Каролина пострашней императорской, ибо последняя не означает пожизненной пытки».