Бонбоньерка (СИ)

Стоял один из тех тихих, сероватых сентябрьских дней, когда природа застывает на распутье, еще не решаясь расстаться с мягким теплом и лишь кое-где тронутой ржавчиной листвой, и хочется, плывя по поверхности мыслей, замереть вместе с нею и долго-долго сидеть, не шевелясь, ничего не ожидая и ничем не тревожась. Дальние аллеи парка и тот берег таяли в белесой дымке и все никак не могли раствориться до конца. Небо висело совсем низко. Изредка с треском падали каштаны и раскатывались в разные стороны, словно кто-то играл. Она сидела в оплетенной виноградом беседке и то смотрела вдаль, прислушиваясь, не проплывет ли речной теплоход в веселых флажках, то снова листала на коленях свой старый дневник.

Для чего он попался ей на глаза? Такой аккуратный, маленький, в неровную серую клеточку под цвет осеннему дню. Его никогда не баловали перечитыванием, ни засушиванием знаменательных цветов. Она бежала вещей и связанных с чем-то безделушек, которые и выбросить с годами все больше жаль, и нести с собою в тягость, держала только дневник и складывала в него отобранное, просеянное сквозь тончайшее сито.

Пролетели и стали перекликаться две сороки. Она опустила голову и перевернула страницу. 16 февраля 1989 года, ее именины. Было солнечно и снежно, и вечером она впервые слушала "Тоску" со знаменитым итальянским тенором и все думала, зачем ему столько пуговиц на костюме. А потом вернулся из Китая ее дядя, и целую неделю они слушали его рассказы и ели соевый соус и шоколад "Золотая гора". Телесная память оживила даже его вкус и плавно перенесла в пятнадцатое апреля, когда они ходили на обед к друзьям и было много шума и веселой возни вокруг огромного торта, не проходившего в дверь. На следующем развороте уместились рядом сразу пять месяцев, и в их синей, чернильной тени ходили разговаривали, словно живые, странные солнечные персонажи и угловатые вещи воскресали в прожилках юношеской восторженности. Рука перелистнула осень и еще одну зиму и, задержавшись над короткой стайкой слов, покорно легла рядом. Она совсем о ней забыла, не помнила много лет, а перечла, и с илистого дна поднялась глубокая немая обида. Когда же ее сюда вписали? Давно, пятнадцать лет назад. Не все из тех, кто был тогда с ней рядом, живы, и заросли тропинки, которыми гуляла ее девичья мечта, а боль от слова, от бессердечной мысли все так же свежа. Так в древних пирамидах, сколько бы веков ни минуло, хранятся споры ядовитого грибка и оживают, чуть проникнет свет.

"Обиды тают с извиненьем и остаются грозовою тучей без него", - подумалось ей и заволокло взгляд пеленою, так что водянистая, дрожащая даль наконец-то исчезла совсем.

Вечером, поздно, вернулся ее муж и громко и весело, с порога, топая ногами, чтоб стряхнуть морось, объявил, что он не один, а с лососем, солеными грибками и его величеством вином. Красным, на абрикосовых косточках, ее любимым. Оставив бумаги и сняв удобный, просторный пиджак, он прошел в кухню, и после него остался легкий запах хорошего одеколона и осенней садовой свежести.

- Где же ты? Смотри, какую занятную штуку они придумали, - позвал он жену, склоняясь над новой конструкцией винной пробки. - А это для чего же? Вот олух! Я ж не с той стороны взялся! - поругал он сам себя и потянулся за стулом.

- Садись, душа моя. Будем ужинать, я только на секунду, переодеться.

Она расправила салфетку на уже накрытом столе, достала из духовки горячее блюдо и стала перебирать кольца на все таких же тоненьких пальцах.

Он вернулся бодрый, освеженный, шурша крахмальной белой рубашкой и сияя спокойной улыбкой счастливого семьянина.

- Сделай одолжение, поешь сам, - сказала она вставая.

- Почему? Что-нибудь случилось?

- Ничего. Не хочется.

- Так посиди так.

Но она уже вышла за дверь.

В холле на столике осталась лежать его губная гармошка с серебряным завитком, любимое развлечение детей и всех приходивших в гости. Она постояла с минуту, потом резким движением схватила ее и бросила об пол. Деревянная поверхность от удара треснула и разлетелась на мелкие щепочки, на завитке появилась серповидная ямка.

- Бессердечный человек... - с горечью повторила она свои утренние мысли и, закрыв лицо руками, вышла в вечерние сумерки.

Тропинка