Бонни and Клайд (СИ)

— Нисколько, — Варя поднялась и задержала дыхание. Голос мог сорваться, а этого никак нельзя было допустить. — Пойми, я не хочу улетать, зная, что удерживаю тебя. А слушать в трубке вранье — где ты, как и с кем — увы, не для меня. Статус не позволит. А если мы… — запнулась, не могла вновь сказать это слово, которое вязко путалось на языке, — ну ты понял…

— А Данька, что будет с ним?

Варя взглянула наконец на мужа, удивляясь вдруг, как всегда серьезное, волевое лицо сейчас покрылось пеленой обескураженности, а глаза, обычно строгие и решительные, смотрели с детской обидой.

— Он твой сын. Я никогда не буду препятствовать вашему общению.

— Ты делаешь ошибку, малыш, — Белов поднялся, решительно притянув к себе жену и накрыв ладонями ее плечи, — слышишь? Давай ты полетишь, успокоишься, и поймешь, что все это глупости. Обычные женские глупости, даже с тобой такое случается.

— Нет, я все решила, Саш. Ошибку ты сделал сам, а я пытаюсь ее предотвратить.

Она знает, понял Белый, она давно все знает. Но молчит об этом, делая так, чтобы он сам догадался, что жена давно в курсе.

— Может быть, что-то изменится, — пожала плечами Пчёлкина, тем самым сбрасывая его руки, — и ты разберешься, что тебе надо. А пока так.

Ровный, однообразный гул двигателей огромного «Боинга» навевал сон. Первым сморило Даню, мальчик прижался к боку матери и крепко уснул. А вскоре задремала и Пчёлкина.

Сон ее был светел и безмятежен. Наверное, впервые за долгое время. Легкость в груди давала стойкое ощущение того, что Варя все сделала правильно. Ей снились пальмы на берегу лазурного теплого моря, залитый солнечным светом широкий пляж и утопающий в тропической зелени ослепительно-белый двухэтажный дом. Это был ее дом, и именно туда нес ее с сыном могучий самолет. Проснулась Варя оттого, что кто-то осторожно коснулся ее плеча. Она открыла глаза — над нею склонилась стюардесса. — Пристегнитесь, пожалуйста, — попросила девушка. — Что, мы уже прилетели? — удивилась Пчёлкина. — Пока нет, — стюардесса вежливо улыбнулась и пояснила: — Это Шеннон, Ирландия. Здесь мы дозаправимся и потом уже сядем в Кеннеди.

Пчёлкина кивнула. Стюардесса отправилась по проходу меж кресел дальше, а Варя, застегнув ремень, вспомнила яркие картины прерванного сна. Она достала из сумочки свой новый паспорт с вложенным в него стопочкой фотографий дома во Флориде — было любопытно сравнить увиденное во сне с реальными видами. К ее удивлению, совпадение было почти полным.

Перебрав фотографии, Варя открыла синий паспорт с большим, замысловатым гербом на обложке и надписью «Respublica de Costa Rica». На первой странице документа, рядом с ее фотографией, значилось новое Варино имя — Maria Pereira. — Гражданка Коста-Рики Мария Перейра, — с улыбкой прошептала она и фыркнула: — Добро пожаловать в новую жизнь, Варвара Павловна! Варя закрыла паспорт и задумчиво посмотрела в иллюминатор. Надо попробовать жить дальше. Самостоятельно. Возможность есть. Новое имя — тоже. А силы она найдет. Всегда находила. И сейчас не имеет права сдаваться. Пчёлкина взглянула на сына. Вот он — ее вечный двигатель, ее мотиватор. А с ним ничего не страшно.

Из Шереметьева Фил отвез Белова в тихий переулок неподалеку от Никитских ворот. — Как думаешь, долго еще? — взглянув на часы, спросил Фил. Саша невозмутимо пожал плечами: — Не знаю. Час. Или два. Или три. Фил откинулся на сиденье и протяжно зевнул. — Н-да. А кого ждем-то, Ольку? — Фил хорошо понимал, что задает дурацкий вопрос. Просто он решил, что сейчас самое время выяснить — насколько крепко Саша запал на эту смазливую и расчетливую скрипачку. Саша, поглядывая вдоль переулка, отрицательно помотал головой. — А ты как с ней вообще, серьезно? — с деланным безразличием спросил Фил. — А я уже не знаю, Теофило, что серьезно, а что — нет. Стоило Варьке уехать — вдруг понял, что действительно люблю. Хоть и зараза она, но родная, чёрт возьми… Мне б раньше подумать, что не так было, поговорить… А она — серпом по яйцам. — Знаешь, Белый, — Фил задумчиво погладил кожаный руль, — будь она моей родной сестрой, а ты — не моим другом, я б тебе начистил бы пятак, конечно. Но жизнь научила в чужие отношения не вмешиваться…

Говорить об этом почему-то было действительно больно. Саша в ту самую ночь, когда увидел Олю, повелся на чувства ностальгии, на плач убежавшей юности, проснулась в нем чертова сентиментальность, а на самом то деле — чего стоило разбудить это все по отношению к Варьке? Той, которая почти всю жизнь с ним бок о бок. Но в тот момент казалось, что жена давно забыла все, что им пришлось пройти всем вместе. Виноваты оба. Оба заигрались. Считали, что никуда не денутся друг от друга. А по итогу — расход.