Бонжур, Антуан !

- И второй нож, обнаруженный Виктором в "Остелле", также имеет большое значение, - заметил Антуан.

- Мсье президент, - объявил я, - наша завтрашняя поездка в архив переносится. Завтра мы поедем к живому свидетелю, Альфреду Меланже. Это для нас важнее.

- Не смею настаивать, - отозвался Поль Батист. - В таком случае я продолжу свой ваканс в горах. Однако сейчас мы должны действовать по программе, завершить банкет и продолжить церемонию.

- Да, - я решительно поднялся из-за стола. - Будем действовать по программе и немножко сверх того. Я хочу сказать речь, мсье президент.

Я, конечно, видел - появление Матье Ру не прошло незамеченным в зале, и известие, сообщенное им, уже пошло гулять среди собравшихся. К нам то и дело подходили люди, я ловил заинтересованные взгляды. Теперь все ждали, как отнесусь я к этой вести.

И я сказал им свое слово.

- Дорогие друзья, приходится мне снова выступать перед вами, хотя не собирался делать этого, - так начал я, когда президент навел порядок за столом и объявил мое выступление. - Помню, учился я в школе, и учитель географии рассказывал нам, что Бельгия занимает первое место в мире по густоте железных дорог на квадратный километр территории. Я в вашей стране недавно и железных дорог видел пока не так уж много. Но я узнал другое, хотя мои наблюдения вряд ли будут поддержаны статистиками, потому что в статистических данных нет такой графы учета, я увидел и узнал, что ваша страна занимает одно из первых мест по плотности добрых сердец на квадратный километр территории, и я думаю, что человеческое сердце - это важнее, чем железные дороги. Но, как говорится в нашей русской пословице, не знаю, можно ли перевести ее на французский, Иван, постарайся - "и на старуху бывает проруха". А если это трудно перевести, то "в семье не без урода", на выбор тебе, Иван. Я так говорю потому, что только сейчас узнал: отец и его товарищи из отряда "Кабан" были преданы. Нашелся человек без сердца, который предал их, и они погибли. Я знаю, что у вас добрые сердца, но я знаю также, вы не осудите меня, когда я скажу вам - кровь моего отца взывает к отмщению. И я торжественно клянусь перед вами, что не успокоюсь до тех пор, пока не найду этого гнусного предателя.

Тут и президент сказал речь мне в поддержку и одновременно в пику. Политику он начал наводить, мой разлюбезный президент: не к мести он призывал, но к возмездию, не к самосуду, но к торжеству справедливости. И прононс у него при этом был что надо. А я свое слово сказал. Но теперь-то я знал: трудновато мне придется.

Поль Батист уже заканчивал речь. Люди стали подниматься из-за стола.

- Он сказал, - перевел Иван, - что нам пора ехать по могилам.

- Ну как ты переводишь, Иван?

- Разве не так? - терпеливо удивился Иван. - У нас же еще две могилы, поэтому я и сказал: "по могилам".

- Не "по", а "на", - я едва не кричал от отчаяния, так пусто на душе сделалось. - Не "по", не "в", не "за", а "на", "на", "на"...

ГЛАВА 15

Дорога вывела меня к роднику. Я разогнался на уклоне и не сразу мог остановиться, но тут тропа вильнула в сторону и пошла ровным полукольцом вокруг родника и озерца, из родника возникшего. Я упал плашмя, подставив ладони, и начал делать жимы. Десять хороших жимов, два жима на выдох, один на вдох, выжать себя до предела на прямые руки, отдалившись от земли, и снова приблизиться к ней, мягко опустившись на полусогнутых, коснуться ее подбородком, грудью, а ладони вжимаются в податливую шероховатость почвы, кажется, я сам прорастаю из этой трепетной земли.

Еще коснулся земли подбородком, оттолкнулся носками и вскинулся вверх, на стойку. Озерцо зеркально и ломко колебалось под головой, деревья разноголосо шелестели над ногами - и я один в центре этого странно перевернувшегося мира.

Припал к роднику, раз за разом погружая лицо в прозрачную льдистость воды и опьяненно чувствуя, как сердце входит в привычный ритм после бега и жимов. Солнце проскальзывало сквозь листву, падая разорванными пятнами на круг воды. Листья отрешенно шелестели, капли хрупко падали в воду с мокрого подбородка.

На дне озерца зыбко переламывались плоские светлые камни, вперемежку вспыхивающие под солнцем. Я вгляделся: о чем-то напомнил мне их ускользающий рисунок. Три неровных треугольника, сходящиеся в удлиненный квадрат. А в швах не зелень проступала, а прозрачная блеклость песка. Это же могильная плита в Ромушане! Я погрузил в воду руку, и самый большой треугольник, лежавший в основании плиты, рассыпался, едва я дотронулся до него. Камни потекли в глубину, увлекая за собой другие. Песчаная дымка взвилась над камнями, замутив прозрачность воды. Потом дымка осела, снова проступили из глуби светлые камни, но рисунок их стал иным, словно могильная плита на глазах распалась на множество осколков.