Бонжур, Антуан!

— Я Виктор, сын Бориса, — произнёс я свой пароль, будучи не в силах отвести взгляда от его застывших всевидящих глаз.

Гастон едва заметным кивком дал понять, что слышал.

— Виктор прилетел из Москвы для того, чтобы… — начал по-французски Луи мне в поддержку, но старик и бровью не повёл.

Так дальше не пойдёт, это бесполезно, все равно он будет молчать как рыба. Надо его расшевелить. Я схватил заветную папку, вспорол замок, достал фотографию «кабанов» и положил перед Гастоном.

— Вот он! — сказал я, показывая пальцем.

— Борис, — скорее выдохнул, чем выговорил он, и рассечённые губы его с усилием растянулись в улыбку, напоминающую гримасу боли, — Борис Маслов, — проговорил он более уверенно, — он был настоящий парень. А это Альфред Меланже, он тоже настоящий парень. Он мёртв. И Борис мёртв! — Но до чего же странно он говорил, я даже имена разбирал с трудом.

— Он по-валлонски говорит, — сказал Луи.

По-валлонски, по-баварски, по-китайски — какая теперь разница, коль старый Гастон заговорил!

Старик достал из пиджака сложенную газету, не поспешая, развернул её, аккуратно разгладил ладонями, ткнул пальцем в меня, стоящего на фоне церкви.

— Чего тебе надобно, старче? — спросил я с улыбкой. — Это я, Виктор, сын Бориса, собственной персоной перед тобой. Не томи душу, выкладывай!

— Дай ордун, — потребовал Гастон. Я не понял, но Луи обратился к Сюзанне, и та поспешно взяла зелёную коробочку, лежавшую на буфете.

— Вот мой орден, старик, — я достал серебряного Леопольда из коробки и положил его на газету — орден Бориса.

Гастон взял орден, почтительно взвесил его на ладони.

— Леопольд наш король, — сказал он.

— Все верно, старик. Вот мои остальные верительные грамоты, — я выложил перед ним все своё богатство: указ на орден, грамоту на партизанскую медаль, удостоверение личности с фотографией. — Это Аэрофлот. Штурман второго класса Виктор Маслов. Пепел Клааса стучит в моё сердце. А теперь и ты выкладывай, старче. Где предатель? Ты же видишь, я поклялся его найти. Где он?

— Борис Маслов, — Гастон снова вернулся к тому, с чего начал. Потом положил орден в коробочку и приказал: — Пусть они уйдут. А ты сюда! — он ткнул пальцем в мою сторону и указал на стул. — Я буду говорить только с русским.

— Год фердом, — выругался по-валлонски Луи, подступая к старику, но тот не реагировал. — Он будет разговаривать только с русским! А мы кто — не люди? Я отсюда не уйду. Я партизан Армии Зет. Я коммунист, понимаешь ты, валлонская твоя башка.

Но старый Гастон оказался железным.

— Тогда я все сказал. Адьё! — И принялся неторопливо, но деловито складывать газету.

Луи пошёл на попятный:

— Хорошо, я уйду, но ты ещё пожалеешь об этом, старый валлонский баран. Ты перевёрнутый горшок, вот ты кто.

— Закрой за ними дверь! — приказал мне старик.

Я подошёл к Луи:

— Его ведь тоже можно понять, дорогой Луи. Он отвык верить своим соотечественникам.

— Мальчишка! — кричал на меня Луи, скрываясь в дверях, а я едва от смеха удерживался.

Мы остались вдвоём.

Я тут же как бы невзначай пододвинул фотографию. Гастон увидел её и ткнул пальцем в Мишеля.

— Кто это? — сказал он.

— Спроси что-нибудь полегче, старик. Мишель, разумеется, он же Щёголь.

Гастон посмотрел на меня с уважением.

— Мишель Ронсо, — продолжал он, доставая чёрный потёртый бумажник. Извлёк старую фотографию, обломившуюся с края. Двое мужчин стояли у какого-то дома. Одного я сразу узнал: носастого. Старик подтвердил: — Мишель Ронсо и Густав Ронсо, два брата, — он показал на пальцах и перевернул фотографию. — Видишь надпись: «Дорогому брату Мише… от Густава Ронсо. 15.08.38-го…» — Я внимательно разглядывал надпись, всё было так, как Гастон говорил. Краешек старой фотографии отломился, и оттого не хватало нескольких букв в окончаниях слов, надпись и без того была понятна. Гастон снова перевернул фотографию, теперь я и дом узнал, тот самый, с весёленькими занавесочками. — Густав Ронсо — хозяин «Остеллы», — продолжал старик. — Густав рексист, понимаешь? Альфред и Борис пиф-паф Густава Ронсо, они его убили. Мишель Ронсо отомстил за брата, он предал «кабанов» и получил за них денежки.

Вот и все. Очевидность тайны даже разочаровывала. До чего же все просто, только этой детали я и не мог ухватить: они были братья. В ней и мотив, и дальнейшая нить. Вот и ответ на вопрос, который томил меня вчера утром у родника, когда я вглядывался в его хрустальную глубь. Вот кто сказал женщине в чёрном, кто убил её мужа, — Мишель. Сошлись мои камни, главное имя начертано на могильной плите.

Я вытащил из папки столовый нож, положил его перед стариком. Гастон коротко кивнул.

— Ещё не все, доблестный старче. — Прямо на газете я написал: М.Р. = П.Д. = X. — А такую задачу с двумя неизвестными ты можешь решить? Как бы лучше сказать: кроссворд, ребус, сфинкс — понимаешь?

Гастон пошарил в бумажнике и положил рядом с ножом пожелтевшую визитную карточку. «Мсье Пьер Дамере, — прочитал я, — отель „Святая Мария“…» Намюр, улица, номер дома, телефон — всё было как полагается, удобная вещь эти карточки, ничего не скажешь.