Боратынский

Если ж вам дано заключить этот вой в гармонические звуки, можете считать себя до некоторой степени счастливцем, ибо окружающие смогут без ущерба для вашего самолюбия сострадать вам эстетически: уныние, оформленное поэтическими звуками, уже как бы отделено от вашего тела и, не переставая оставаться подробностью вашей любви, превращается одновременно в факт жизни всякого, кто любил (а кто из нас не любил?), делает всякого, кто прочтет вашу зарифмованную скорбь, как бы совыразителем этой скорби, ибо если он прочитал ее, понимая вас, то уже сам себе признался в таком же чувстве. Наконец, магия гармонических звуков и стихотворных строк такова, что в них как бы уходит часть нашего недуга, оберегая душу от распада и предоставляя кипению сердца выход. Где ж обреченная судьбою? На чьей груди я успокою Свою усталую главу? Или с волненьем и тоскою Ее напрасно я зову?

В конечном счете есть славное, придуманное древними мудрецами лекарство — равно пригодное для всех недугов бытия — ирония, спасающая нашу репутацию от унижающего сострадания: Подобно мне любил ли кто? И что ж я вспомню не тоскуя? Два, три, четыре поцелуя!.. Быть так; спасибо и за то.

Нет сомнений, можно описать все горести несчастливой любви. Новая любовь — повторение старой схемы общей жизни: встреча — игра воображения (тоска об отклике и отзыве) — желание нравиться ей и мечта быть ею понятым — объяснение — взаимность — восторги — охлаждение (ее или ваше — все равно). Эта элегия жизни должна быть пережита. Поздно, если вы спохватываетесь в сорок лет о том, что выбились из общего распорядка. Сомнительна длительность упоения, если первая же ваша любовь счастлива. Не имея опыта разочарований, как оценить счастье? — Пусть лучше судьба помучит в молодости…

* * *

Итак, П.-бургский период Боратынского оказался в распоряжении узкоглазой красавицы, на чьих вечерах бывал, считайте, весь пишущий Петербург, кроме, разумеется, Пушкина, который жил тогда в Кишиневе, и людей солидных, вроде Карамзина или Шишкова.

Рассказывать подробности любви — не наше дело. Любовные предания стыдливо обобщают частные подробности, наполняющие своими изгибами общую схему всякого увлечения. Не всегда понятно, говорит ли влюбленный о своей мечте, или слова его лепечут о действительном факте. Для нас это не имеет ровно никакого значения, ибо поэтически высказанная мечта иногда бывает реальнее любого факта, а в стихах они слиты до полного неразличения.

И потому — как ни отнекиваться от романа — без романа нам не обойтись. Но пусть автором романа будет сам герой истинной повести — юноша с усмешкой, всегда готовой заскользить на губах, ироническим взглядом на вещи и унылой думой на сердце.

С.Д.П. ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОМАН * Глава I

Когда б вы менее прекрасной

Случайно слыли у молвы;
Когда бы прелестью опасной
Не столь опасны были вы…
Когда б еще сей голос нежный

И томный пламень сих очей
Любовью менее мятежной
Могли грозить душе моей;
Когда бы больше мне на долю
Даров послал цитерский бог, -

Тогда я дал бы сердцу волю,
Тогда любить я вас бы мог.
Предаться нежному участью
Мне тайный голос не велит…
И удивление, по счастью,
От стрел любви меня хранит.