Боратынский

— Не горюй, Паоло! Скоро он поедет встречать наместника. Я это знаю наверное. И тогда, думаю, он не уйдет из наших рук… Но вот, кажется, условный знак подают с восточного склона. — Они подошли к обрыву. На поляну перед скалой вышло двенадцать разбойников. У нескольких за плечами висели набитые доверху мешки. То были разбойники, посланные накануне атаманом на добычу провианта.

— Как дела, ребята? — крикнул атаман. — Но кого вы привели? Между разбойников шла женщина.

— Это что такое? С каких пор вы стали собирать по деревням вместо хлеба наложниц? Эй вы! Что молчите?

— Эта женщина хочет видеть тебя, атаман, — отвечал один из разбойников.

— Хорошо. Спусти лестницу, Паоло.

Паоло бросил вниз веревочную лестницу.

— С каких пор, атаман, дамы берут приступом замки, в которых живут рыцари? — спросила незнакомка, подняв голову.

— С тех пор, сударыня, — отвечал атаман, — как рыцари стали судьями и адвокатами. Впрочем, вы ошибаетесь, если думаете, что я предлагаю вам

подниматься сюда. — С этими словами он быстро спустился на поляну.

Паоло последовал за ним. Взглянув на атамана, он поразился происшедшей в нем перемене: тот был бледен, как мел.

— Честь имею, сударыня, представить своего верного друга Паоло, — сказал атаман незнакомке. — А вы, ребята, несите провизию на место. — Разбойники, один за другим, полезли по веревочной лестнице на скалу. — Что вам угодно, сударыня?

— Это в самом деле вы атаман той шайки, которая ограбила три дня назад губернатора, которая разрушила замок судьи Регнилка, которая не дает спокойно жить ни путешественникам, ни паломникам?

— Да, сударыня, я атаман, хотя паломников мы не трогаем. Но к чему столько вопросов? Вас обидели мои молодцы? Вы нуждаетесь в защите от притеснителей?

— Я не могу говорить при свидетелях, атаман.

— Что ж!.. Не сердись, мой друг Паоло! Видимо, дело достаточно важное…

— Я вдова графа Кристафоса, — сказала незнакомка, когда Паоло отошел в сторону. — Я прошу вас рассказать мне, при каких обстоятельствах он пал от рук ваших подчиненных.

Атаман побледнел еще более и нахмурился.

— Зачем вам знать? Это может лишь усугубить ваши страдания.

— Нет, я должна знать правду и прошу от вас рассказа.

Минуту атаман молчал. Незнакомка стала выказывать знаки нетерпения.

— Почему вы молчите? — спросила она наконец.

— Что ж! Пожалуй, я расскажу вам все. Однако придется начать с событий, случившихся задолго до этого печального происшествия. Слушайте!

Много лет назад, еще до моего рождения, Кристафос был обласкан моим отцом. Он вступил в службу в чрезвычайно бедственном положении. Отец дал ему средства для начального пути и рекомендовал князю П. Князь любил моего отца, доверял ему и всегда, вольно или невольно, выделял его из прочих. Видимо, это пришлось не по вкусу Кристафосу, честолюбивому, но малоспособному от природы. Он стал завидовать и однажды обманными речами возбудил неудовольствие князя, выразившееся в грубости по отношению к отцу.

Отец мой был горд душой и не мог простить несправедливости. Он не имел права вызвать князя на поединок. Он сел на коня и уехал в свой замок, навсегда оставя княжескую службу.

Он умер, когда я был еще ребенком. Все мы, моя мать, мои братья и сестры, горько оплакивали его кончину. Но в детские годы душевные раны быстро заживают, и постепенно его образ погасал в моей душе.

Настала юность, вместе с ней время моего вступления в службу. Я направился к княжескому двору, ни о чем не подозревая. Меня печалила лишь разлука с домом, с матушкой, с братьями, с сестрами… и еще с одною… О! ее образ живо напечатлен в сердце моем и поныне!..

Судьба была неблагосклонна ко мне. Приехав к княжескому двору, я попал под начало — кого бы вы думали? — Да, да! Кристафоса! Он не был еще графом, но был так же завистлив и честолюбив. Узнав, чей я сын, он стал тиранить меня: назначал вне очереди в караулы, придирался к каждому пустяку. Плохо пришитая пуговица делала в его глазах из человека преступника. Я же был своенравен, горд и взбешен такими притеснениями.

Будучи сущим мальчишкой в своей мечтательности, однажды я, подкупив его денщика, велел тому подсыпать в бургундское, какое предпочитал Кристафос всем прочим напиткам, снотворное. Затем, отослав денщика из дома под благовидным предлогом, проник в комнату спящего Кристафоса и прибил его парадные ботфорты гвоздями к полу.

Наутро я, в качестве вестового, пришел разбудить его ложным сообщением о том, что его требует к себе немедленно князь. Вскочив с постели, Кристафос принялся спешно одеваться, но, как дело дошло до ботфортов, оказалось, что денщик не может оторвать их от пола. После безуспешных попыток денщика Кристафос сам побежал в одних чулках к ботфортам и, схватив один из них, так дернул, что подошва осталась на полу, прижатая шляпкой гвоздя, а Кристафос вместе с голенищем в руках упал от собственного резкого движения.