Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

На мой взгляд, проблема «язык и идеология» должна решаться так: как общее правило, всякий национальный язык имеет общенародный характер, и в этом отношении он безразличен к классам в классовом обществе. Другой вопрос, что каждый язык может использоваться в классовых целях. Другими словами, использование языка, в особенности его лексики и фразеологии, его стилей, может детерминироваться классовыми целями, нисколько, впрочем, не нарушая общенародного характера каждого национального языка, который, как общее правило, выступает в функции великого общенародного достояния.

Разумеется, такие слова, как свобода, равенство, государство, материя, многие термины (философия, субстанция), многие словосочетания и фразеологические выражения (право на труд, базис и надстройка) могут получать и получают несходное идеологическое осмысление у представителей разных классов общества, не нарушая этим принципа общенародного характера национального языка[278]. Изучение подобного влияния классов общества на функционирование языка представляет большой интерес, еще и еще раз обнаруживая социальную природу языка.

Вместе с тем следует различать понятие социального и понятие идеологического. Первое значительно шире второго. Как я стремился показать, вся природа языка социально детерминирована, тогда как идеологические аспекты языка дают о себе знать лишь в определенных пластах лексики и фразеологии, в определенном использовании языка. Вот почему случаи, когда влияние идеологии обнаруживается в грамматике языка, очень редки, тогда как социальная обусловленность грамматики устанавливается в самом процессе ее становления и дальнейшего развития. Как ни существенно подобное несходство между двумя различными, хотя и взаимодействующими понятиями, с подобным различием обычно совсем не считаются. В результате возникают недоразумения, а иногда и ошибочные заключения.

Приведу здесь только два, но типичных примера. Постоянно приходится слышать такие рассуждения: грамматика языка не подвержена идеологическому воздействию, поэтому нельзя говорить и о ее социальной обусловленности. Между тем первое положение отнюдь не ведет ко второму. Неправильное второе положение привело и приводит к печальным последствиям: у нас до сих пор почти полностью отсутствуют исследования, посвященные социальной обусловленности различных грамматических процессов в языках мира.

А вот второй пример, еще более показательный. Когда в 1922 г. известный французский лингвист Ф. Брюно опубликовал большую и интересную книгу «Мысль и язык» (позднее она переиздавалась без всяких изменений), то в предисловии к ней автор подчеркивал, что он хотел вернуться к идеологическим проблемам грамматики, которыми интересовались в XVIII столетии[279]. Между тем внимательно изучая монографию Брюно, нельзя не заметить, что в ней идет речь не об идеологии, а всего лишь о семантике грамматических категорий. Брюно в этом плане небрежно отождествлял два, еще более различных понятия – семантику и идеологию.

Как видим, в сознании отдельных исследователей понятие идеологический не только отождествляется с понятием социальный, но и с понятием семантический. Между тем если всякое исследование той или иной идеологии закономерно оказывается исследованием одновременно и социальным, то противоположное соотношение обычно бывает иным, в силу более широкого значения самого понятия социальный. Что же касается термина семантический, то он, как известно, имеет прежде всего лингвистическое значение и, разумеется, не может и не должен быть отождествлен с термином идеологический. Другой вопрос, что семантические аспекты языка, его важнейшие аспекты, всегда взаимодействуют с социальной природой языка. И все же разграничение трех терминов (социальный, семантический, идеологический) совершенно необходимо в науке о языке[280].

7