Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

Здесь тоже уже знакомое нам стремление поставить проблему с ног на голову и огорошить читателей очередным парадоксом. О какой «целенаправленной воле» может идти речь, если даже неизвестно, на что она направлена? Не говорю уже о противопоставлении «народа-языкотворца» и отдельных его представителей, как будто бы подобные представители не являются частью самого народа? В этом мнимо революционном суждении все остается неясным: ни то, кем же собственно создается язык, ни то, как же «целенаправленная воля» воздействует на язык, если по ее же мановению создается сам язык? Ко всему прочему, всякая лингвистическая норма рассматривается только со знаком минус.

Можно было бы не останавливаться на подобного рода декларациях, если они не представлялись весьма характерными для определенных теорий нашего времени. И все же в этом многоголосом хоре, если отбросить парадоксы, выделяются две противоположные концепции: согласно одной – язык развивается вполне объективно, но люди, его носители, воздействуют (так или иначе, неодинаково в разных сферах самого языка) на самый процесс его же движения; согласно другой концепции – люди оказываются в стороне от функционирования языка, так как одно только допущение их влияния на язык будто бы ставит под сомнение объективность его существования.

Первая концепция в целом характерна для советского языкознания (за единичными исключениями), вторая концепция – для самых разнообразных ученых, не признающих глубокого и постоянного взаимодействия объективных и субъективных факторов в истории человеческой культуры, в том числе и в истории литературных языков.

Разумеется, иногда возникает необходимость (для определенных научных целей) как бы снять «налет» культурного (человеческого) воздействия на те или иные языки, чтобы понять особенности их гораздо более древнего состояния. Так, например, один из крупных современных французских ученых К. Леви-Стросс исходит из следующих предпосылок: 1) логика всех людей, всех рас и народов универсальна, но 2) логика европейских народов и их языки находятся под сильным воздействием современной культуры и техники, поэтому 3) чтобы выяснить универсальные основы логики, надо обратиться к мифологии американских индейцев, которая не могла находиться под подобным воздействием. Так родилось большое и ценное четырехтомное исследование мифологии американских индейцев, опубликованное Леви-Строссом[315].

4

Споры вокруг понятия языковой нормы всегда были ожесточенными во многих странах. Причины, вызывавшие подобную ожесточенность, в свою очередь оказывались разнообразными. На некоторые из них я постараюсь обратить внимание в последующих строках.

Следует принять предложенное А.А. Касаткиным разграничение нормативности и нормы[316]. Первое понятие более широкое и менее жесткое, чем второе. Чтобы говорить на том или ином языке и чтобы тебя понимали, известная нормативность языка необходима. В противном случае никто никого не поймет. В отличие от нормативности норма выступает как более «отработанная» форма языка. Норма предполагает сознательный отбор категорий (на всех уровнях языка), более четкое противопоставление «правильного и неправильного», сознательное отношение ко всем языковым ресурсам, понимание последствий в случае различных отступлений от принятого узуса.

В истории науки с проблемой нормы литературных языков произошло то же самое, что и с проблемой самих литературных языков. Эволюция интереса к норме весьма показательна. Античность знала такой интерес. В средние века он почти совсем угас. В эпоху Возрождения он вновь резко увеличился. Норма широко обсуждалась и в XVII – XVIII вв., а затем, после обоснования сравнительно-исторического метода в первой трети прошлого столетия, интерес к норме вновь резко упал.