Борьба идей и направлений в языкознании нашего времени

«Было бы излишним и напрасным трудом искать идеи во всяком вульгарном языке».

Поэтому и норма может остановить лишь порчу родного языка, но не сделать его великим[332].

XVII и XVIII столетия вносят немало нового в осмысление проблемы нормы языка. На протяжении этих столетий в различных европейских странах создаются научные академии, многие из которых начинают пристально заниматься вопросами языковой нормы. Среди этих академий были организации, первоначально имевшие чисто филологический характер (перед ними прежде всего ставилась задача – создать словарь и грамматику родного языка), как, например, в Италии и во Франции, и такие, цели которых сводились к изучению естественных наук, как, например, в Англии. Вместе с тем весьма любопытно, что и эта вторая группа академий, казалось бы, далекая от филологии, в первые десятилетия своего существования горячо вмешивалась в обсуждение вопроса о характере научного изложения, об особенностях «языка науки». Так оказалось, в частности, с естественнонаучным лондонским королевским обществом, созданным в 1647 г.[333] Вопросы языка и его норма, их обсуждение приобретали широкое государственное значение.

Справиться даже с ближайшими филологическими задачами (создать толковый словарь языка и его грамматику) европейским академиям оказалось, однако, очень трудно. Достаточно сказать, что над толковым словарем первые французские академики проработали 60 лет, прежде чем в 1694 г. появилось первое его издание. Что же касается академической грамматики, то она увидела свет только в нашем столетии, почти через триста лет после возникновения ее замысла. Вместе с тем грамматика оказалась настолько несовершенной, что вызвала суровую критику самих же видных французских филологов[334].

XVII в. резко обострил дискуссию о социальных основах нормы литературного языка. Виднейший французский грамматист середины этого века К. Вожла, рассуждая о том, на какой обычай (usage) должен ориентироваться литературный язык, выделяет прежде всего придворное общество («наиболее здоровую его часть») и язык «хороших писателей»[335]. Весьма любопытны оговорки: ориентация не на язык придворного общества, а на его «наиболее здоровую часть», в свою очередь как бы проверенную практикой «хороших писателей». Через 85 лет другой грамматист К. Бюффье поправит Вожла, подчеркивая, что при установлении нормы надо равняться не на язык двора и даже не на его «наиболее здоровую часть», а на «обычай большинства» образованных людей, с которым обязан считаться филолог[336]. Как видим, социальные основы языковой нормы остро дебатировались уже в XVII и в особенности в XVIII столетиях.

Как уже подчеркивалось, ситуация изменилась в начале прошлого века, когда открытие сравнительно-исторического метода в лингвистике временно отодвинуло интерес к языковой норме на задний план. С начала нашего столетия и особенно в последние десятилетия этот интерес вновь оживился во всем мире. И здесь вновь обнаружились разные концепции истолкования самой проблемы.

5

Хотя на хороших писателей, как источник нормы литературного языка, филологи стали ссылаться уже с эпохи Возрождения, однако позднее именно писатели, особенно выдающиеся мастера слова, заметно осложняли понятие о языковой норме.

Уже в 1820 г. великий немецкий лингвист и филолог В. Гумбольдт писал:

«Язык должен быть обработанным и в то же время народным. Для этого он должен непрерывно переходить от народа к писателям и филологам, а от них – вновь в уста народа»[337].

Знаменательно, что эта мысль выражалась в эпоху, которая еще не знала разграничения общенародного и литературного типов единого языка. Гумбольдт считал подобное взаимодействие характерным для языка в целом, в особенности для языков, имеющих богатую письменность. Разумеется, такое взаимодействие в истории европейских языков сложилось не сразу. Причем хронология процесса была сложной: от более явного взаимодействия в античную эпоху к его резкому ослаблению в средние века, к новому оживлению в эпоху Возрождения, к последующему повторному ослаблению, к порывистому усилению процесса на рубеже XIX столетия и т.д. При этом типы взаимодействия между народным и литературным «началами» языка не просто повторялись, а всякий раз исторически видоизменялись, качественно преобразовывались.