В начале каждой нашей встречи Надя была поглощена переживаниями, и мне приходилось расспрашивать её об очередных проблемах, а затем – долго и упорно успокаивать. Эти разговоры давались мне тяжело, но всё же нашлось кое-что, что давило гораздо сильнее.
Как и все люди, мы часто сталкивались с неопределённостью. Допустим, путешествие содержало участок, который невозможно было спланировать досконально: отсутствовали расписания автобусов или сами автобусы, предстояло на месте разбираться с транспортом или жильём. Во мне начинали ворочаться страхи, присущие мне с детства – перед риском, неопределённостью, отсутствием комфорта. Несмотря на то что слабости были до сих пор живы, я достаточно успешно боролся с ними, не давая им прохода и не удостаивая их вниманием. Определённо, борьба эта требовала усилий, но это была необходимая цена за достойное поведение.
Так вот, Надя разделяла эти же слабости, только в существенно большей мере. Тот самый участок маршрута вызывал у неё не просто тревожный звоночек внутри, а натуральную панику. Она начинала немедленно озвучивать свои опасения, придумывая самые невероятные варианты провала, которые могли с нами произойти. Вдруг нам не попадётся ни одной машины, и мы будем вынуждены ночевать в поле – без спальников и палатки? Кто защитит нас в Грузии, разорвавшей дипотношения с Россией, в случае грабежа или конфликта с местными? Что будет в случае аппендицита в Азии, где на огромных территориях нет ни нормальных больниц, ни аптек?
Естественно, чтобы в итоге мы сдвинулись с места, мне нужно было спокойно и планомерно развеять каждое опасение, высмеять трудности и успокоить Надю. Если бы я сам от природы обладал лёгким отношением к трудностям, не испытывал бы сомнений, то подобные беседы скорее всего давались бы мне без особого труда и вызывали не более чем досаду. Однако Надя озвучивала и культивировала
Надины предположения, многократно драматизированные, начинали казаться не такими уж невозможными, а голосок внутри нашёптывал: вдруг она права? Теперь мне приходилось не просто давить страх в зародыше, а сражаться с ним на его территории, где он постоянно получал подпитку от Нади. Одно дело – построить стену или поставить отряд солдат в узком проходе, не допуская врага на собственную территорию – привет царю Леониду6. И совсем другое – пустить орды, дать им разместиться на огромной площади и пытаться победить в кровопролитном сражении. Мои усилия возросли стократ, а позитивный настрой вскоре стал лишь достоянием истории – его заменила постоянная изнуряющая борьба с нашими общими слабостями. Результатом каждого сражения в лучшем случае являлось то, что Надя приходила в состояние относительного спокойствия, которое сохранялось до появления на горизонте следующей трудности.
Разумеется, несмотря на свои страхи, Надя относилась к сильным и волевым личностям: она боролась и вела яркую и активную жизнь, добиваясь поставленных целей. Но до сих пор никакие мои усилия не могли создать у неё позитивного настроения по отношению к препятствиям, столь необходимого, на мой взгляд, для счастливой жизни. Её будто придавливала бетонная плита, и она пыталась приподнять её ценой немыслимых усилий, вместо того чтобы просто отойти в сторону, где раскинулось поле. Теперь же я встал рядом, приняв существенную часть веса плиты на себя.
Мои собственные заботы тем временем выглядели весьма приземлённо. В зале бокса в Бауманке каждый год проходили «открытые ринги» – здесь все любители могли поучаствовать в поединках. Я занимался уже несколько лет и поэтому решил проверить себя в бою. Всё прошло неплохо – пару боёв я выиграл, пару проиграл. Нельзя было сказать, что внутренние барьеры исчезли – с сильнейшим противником я всё же зажимался. Но возникла новая проблема. Чем выше становился мой уровень, тем сильнее оказывались удары по голове, которые наносили мои противники. После некоторых боёв на открытых рингах голова гудела почти целый день. То, что это были отнюдь не шутки, становилось понятно при общении с нашими тренерами: их было несколько и разных возрастов, но все, как на подбор, туго соображали и ничего не могли запомнить. Хотя бокс мне нравился, нельзя было отрицать, что он представлял угрозу для моей головы, которой я весьма дорожил. После третьего курса я покинул секцию.