Борьба или бегство

Берхтесгаден расположился на склоне горы. Рядом с главной дорогой протянулась первая линия домов, затем строения взбирались в гору, в конце концов оставляя эти попытки – дальше крутой склон укрывала лишь сочная трава. На вершине, на небольшом плато, в окружении домиков возвышался католический костёл. Наш дом укрепился в самом начале этого склона и был похож на те, что мы видели по дороге: четыре этажа, деревянное крыльцо и украшенные резьбой стены. Фрау Клара проводила нас в комнату на верхнем этаже, прямо под скатной крышей с большим прямоугольным окном. Балкон был увешан кадками с розово-белыми цветами. Надя распахнула балконные двери, и в комнату ворвался цветочный аромат. Отсюда было видно, что городские кварталы вскоре сменялись лесом, а за ним – километрах в сорока – вздымались к небу ледяные пики, ослепительно пылающие в солнечных лучах. Было странно видеть совсем рядом древнюю безупречность Альп и сиюминутную, недолговечную, но страстную жизнерадостность цветов.

Фрау Клара выдала нам последние наставления, некоторые из которых мы даже поняли, и ушла. Я упал на кровать спиной, закинув руки за голову. Полежать мне довелось всего пару секунд: отвернувшись к стене, Надя плакала. Я тут же вскочил и осторожно обнял её сзади за плечи.

– Милая, что случилось?

– Ничего, – она слегка повела плечами, сбрасывая мои руки, и вышла на балкон, опёршись на резную ограду. Ветер распушил её мягкие волосы.

– Наденька, давай поговорим.

Она вытерла глаза рукавом и повернулась ко мне, чуть опустив голову.

– В поезде ты хотел говорить не со мной! Я чувствовала себя третьей лишней с вами.

Я был поражён.

– Что?.. Ты про девушку напротив, что ли?

Надя снова отвернулась.

– Ну что ты придумываешь, моя хорошая? Я вроде бы хотел разглядеть обложку её книги… – я замешкался, будто вспоминая. – Потом заметил, что она на меня смотрит, но зачем – без понятия. И сам стал читать. Ты от чего плачешь-то вообще?

Надя не отвечала. Я осторожно положил руку ей на плечо:

– Наденька, я люблю тебя.

Так просто сказать «люблю». Так просто быть рядом с любимой, обнимать её и выстраивать вокруг себя тот самый мир, в котором вам будет хорошо вдвоем. Мир, полный нежности, заботы и верности. Этот мир называется «зона комфорта».

– Пожалуйста, не плачь, – я осторожно коснулся губами щеки Нади. Её нежные уши снова порозовели.

Я обнял любимую сзади и прижался щекой к её виску. Так мы и стояли, пока Надя не успокоилась. Повернув её к себе, я кончиком носа вытер мокрую дорожку на щеке. Надя улыбнулась, и я поцеловал её в нос. Это была счастливая и мирная картина, и вряд ли со стороны можно было догадаться, какое раздражение снедало меня в тот момент.

Завоевав Надину любовь однажды, мне больше не нужно было сражаться за неё, преодолевая себя. Нет, теперь пришло время ежедневно и планомерно трудиться над отношениями. Мне и хотелось этого, но тут вступал в дело безжалостный наблюдатель. Развитие отношений его не интересовало, а интересовало другое – преодоление страха. Если со страхом перед драками и прыжками я более или менее разобрался, то в случае со знакомствами этим и не пахло: прежде чем мне удалось решить проблему, я встретил Надю. Моя слабость висела надо мной, давила сверху. Любовь Нади значила много, но она не значила, что я полностью избавился от комплексов. Чтобы убедиться в этом, однозначно требовалось участие других девушек.

В двадцать два года у меня на счету было четыре сексуальных партнерши. Сомнений не возникало: этого мало. Казалось, окружающие вовсю занимались сексом и получали удовольствие от жизни, а я топтался на месте. Каждый день, когда мне не приходилось преодолевать себя, завоёвывая новых женщин, увеличивал мою неудовлетворённость собой.

При этом мне не приходило в голову сравнивать других девушек с Надей: она была вне конкуренции. И да, Надя была прекрасной любовницей. Но она была одна.

Ситуация выглядела сложной, но не безвыходной. Любовь не имеет ничего общего с правом собственности, писал Владимир Леви8. Проявлять любовь – значит заботиться о человеке, стараться сделать его счастливым, а вовсе не ограничивать его свободу или отдавать свою.

Я изучал тему моногамии и полигамии, обращаясь к литературе и интернету. Перед моим внутренним взором оживали древние эволюционные механизмы: мужчины пытаются оплодотворить как можно больше женщин, чтобы распространить свой генофонд; женщина же, забеременев, должна удержать одного мужчину – кормильца для неё и ребёнка.

В итоге складывалась следующая картина: мужчины от природы чаще полигамны, женщины – наоборот. Для некоторых людей секс отделён от чувств, для других – неразрывно с ними связан. Себя я относил к первым, а Надю – ко вторым. Для секса ей обязательно требовалась эмоциональная близость. Встречаясь с парнем, она могла рассматривать других лишь теоретически, на практике же они её не интересовали: для неё существовал лишь один мужчина.