Борьба на юге

Всюду красовались красные флаги, стены были украшены уже знакомыми нам крикливыми призывами новой власти. Пользуясь утренней темнотой, мы побывали на станции. В такой нервной обстановке людям было не до пустяков…Вмешиваясь незаметно в толпу, мы жадно ловили разговоры, стараясь из них и чтения стенных объявлений составить себе, хотя бы приблизительное представление о том, что происходит на белом свете. Тщетно искали газеты, но безрезультатно. Представители советской власти видимо менее всего интересовались печатью.

Их интерес к ней ограничился лишь основательным разрушением и уничтожением всего, что было ранее, и заменой газетного печатного слова невежественными прокламациями. Бросалось в глаза изобилие спиртных напитков, вплоть до "казенки". А ведь совсем недавно, при прежнем режиме, царил сухой закон! Сережа соблазнился и купил бутылку, говоря, что это нам пригодится, как согревающее средство. Откровенно сказку, водка оказалась весьма кстати. Опять резко похолодало, и все эти дни мы сильно мерзли, особенно на ходу поезда, когда из всех щелей деревянного пола и стен нас пронизывали до костей холодные струи воздуха. Временами мороз доходил до 12 и больше градусов, а сильные сухие ветры – обычное явление для этого района, еще больше понижали температуру.

От холода на зуб зуб не попадал. Боясь отморозить конечности, и желая немного согреться, мы время от времени прыгали, боролись, занимались гимнастикой. Часто эти упражнения проделывали мы ночью, вызывая большое удивление у лежавших наших четвероногих друзей. Случалось и так: задремав и инстинктивно ища тепла, кто-нибудь во сне постепенно жался все ближе и ближе к лошади, пока не добирался до ее шеи, где и засыпал крепко, согреваемый ее теплом.

Уже 11 дней мы были в дороге, последнее время в скотном вагоне, успев за это время страшно загрязниться. Не фиалками благоухали. И не мимозами с ландышами. Изменились сильно и внешне: заросли бородами, щеки запали, от бессонных ночей и постоянной тревоги, глаза ввалились и были воспалены и, в общем, своим видом, мы мало отличались от окружающей нас публики. Последнее обстоятельство укрепило сознание, что узнать нас теперь довольно трудно. Наш покой и сон больше всего нарушали, расплодившиеся в огромном количестве насекомые. Они буквально шуршали по всему телу, безжалостно нас грызли и при каждом движении сыпались массами. Как бы какой тиф мне не подхватить!

Запасного белья для перемены у нас не было и приходилось терпеть еще и это зло, с которым мало помалу свыкались, как с неизбежным. Утешались, что грязь не сало – потер и отстало. Нужда научила нас бороться с холодом. На одной станции мы скоммуниздили два тюка прессованного сена и им зашпаклевали в загоне все щели и на пол послали толстый слой. Ложились плотно один к другому, накрываясь с головой единственным тонким одеялом, а сверху набрасывали оставшееся сено. При таком устройстве удавалось иногда проспать до 2–3 часов ночи, после чего надо было согреваться искусственно.

Что касается меня, то последние дни я начал страдать бессонницей. Думаю, что причиной этого было постоянное нервное напряжение и необходимость быть всегда начеку против всяких случайностей. Все мои планы пока не реализовывались и вообще здешняя ужасная жизнь была явно не для меня. К такому меня никто не готовил.

Если мне иногда и удавалось забыться, то не иначе как каким-то мучительно тревожным полусном, каковой не только не восстанавливал моих сил, но только еще больше подрывал здоровье.

С казаками, впустившими нас в вагон, у нас вскоре установилось своеобразное немое соглашение. Видя, что мы нисколько не угрожаем безопасности их лошадей, а скорее составляем как бы ночную охрану от возможных на них покушений, они, по-видимому довольные этим, мало интересовались нами, предоставив уборку и уход за лошадьми нашему попечению. В общем, нашли себе бесплатных скотников.

Обычно рано утром, один из казаков приносил тюк сена и зерно, а затем таскал несколько ведер воды, проделывая то же самое в полдень и вечером. Мы убирали лошадей, поили, навешивали торбы, – иначе говоря, выполняли роль вестовых, что в сущности нас немного развлекало в дороге. При каждом посещении нас, казаки рассказывали нам новости и потому прихода их мы всегда ожидали с нетерпением. Относительно нас их любопытство далеко не шло, а может быть, они честно верили, что мы бывшие пулеметчики и едем с фронта домой, на Кавказ.

В свою очередь, мы, опасаясь навлечь подозрение, не считали возможным особенно настойчиво расспрашивать казаков о настроении, о том, что они предполагают делать, вернувшись домой, хотят ли у себя на Дону большевизм или нет и тому подобное. Но все-таки, постепенно, пользуясь удобным случаем, я задавал им тот или иной вопрос. Были они уроженцами Усть-Медведецкого округа и ехали до станции Серебряково на железнодорожной линии Поворино – Царицын.