Борьба незримая (Книга 2)

- Мне сегодня сон приснился... такой сон... - Олька откинулся на спинку скамейки. - Понимаешь, Сережка, мне приснилось, что я вот-вот смогу полететь... Все тело наливается такой силой, что я знаю, что еще, изо всех сил напрячься - и я взлечу, стремительно, вверх... И я молю Бога: Господи, помоги Мне взлететь, дай мне сейчас взлететь, я хочу ощущения полета... И тут появляется какая-то женщина в красном. И она говорит: не торопись, может быть, это и не от Бога... И я понимаю, что это не от Бога... И тогда я проклинаю Бога, чтобы полететь...

- Крыть нечем: ты в этом сне - весь, - прищурился Сережа.

- Не могу я тебя понять... - Олька повертел в пальцах карандаш. - Я же тебя видел... в церкви. Но неужели не унизительно для человеческого достоинства - падать на колени?!

- Унизительно не падать.

- Но ведь есть же гордость!

- Самая высокая гордость - смирение.

- А как же, где в христианстве место бунту?

- В христианстве ему нет места.

- Но ведь бунт - благороден! Помнишь, у Байрона, в "Каине"? Гордость бунта, сила восстать!

- Природа бунта - паразитична.

- Что ты хочешь этим сказать?!

- Бунту нужен объект. Если у бунтарской натуры отнять все объекты, то ей ничего другого не останется, как восстать на самое себя. Ну и самоуничтожиться. Следовательно, существовать она может, только паразитируя.

- Пятерочка по логике. Твой Флоренский тебе в кровь и плоть въелся. Кстати, о плоти. Твое христианство зачеркивает плоть. А почему? Ведь плоть обогащает. Она дает ощущения.

- И берет тебя. Неужели даже тот "насморк", который ты подхватил осенью, ни на что тебя не натолкнул?

- Ерунда. Тело дает мне жизнь ощущений - это главное.

- С тобой бесполезно разговаривать. Ты задавлен своей, как говорят индусы, нижней чакрой.

- Меня это устраивает.

31

- А я чертовски рад, что ты - наш. По твоим склонностям я скорее бы ожидал тебя увидеть каким-нибудь "вольнопером"... Хотя, слушай, ты ведь собирался на ускоренные курсы. Значит, ты бы сейчас был прапорщиком, ты ведь их кончил?

- Кончил.

- Здорово все-таки. А каким тебя сюда ветром забросило?

- Недавно. Я был сюда прислан к Петерсу... по одному делу. - Уже пришедший в себя, Сережа даже улыбнулся тому, к какой акробатической изворотливости формулировок толкает его почти физическое отвращение ко лжи.

- Я тоже не очень давно. Из Москвы. Слушай, у тебя сейчас время есть?

- Пожалуй, да.

- Я тут рядом - в общежитии Чека. Завернем ко мне?

- С удовольствием.

"Идиот! Надо же было отговориться делами... Но не случайно же так случилось. Ведь случайного не бывает. А мне сейчас нужно развлечься".

Они сворачивали уже с Невского в переулок.

- Слушай, а как братец твой Женичка?

- Женя погиб.

- Извини, Сережка. Давно?

- Порядком. В восемнадцатом.

- Ясно. - Олька шел быстро и весело, казалось ему хочется разбежаться и подпрыгнуть.

Двери оштукатуренного желтым трехэтажного дома то и дело открывались, пропуская людей, по большей части молодых, в шинелях и кожанках, коротко подстриженных женщин в сапогах и коротких юбках, в красных косынках и без косынок...

- Абардышев! Олег! Приходи чай пить!

- Не могу, занят! - крикнул Олька куда-то в глубину людного вестибюля, где стоял непрерывный гул голосов и желтый махорочный дым. Откуда-то тянуло стряпней на скверном жире. Поблескивали металлом вешалки гардероба - конечно, никто не раздевался. Сережа услышал в себе веселое ощущение безопасности, то ощущение, которое всегда необъяснимо овладевало им в особенно рискованных ситуациях. Он поднялся вместе с Олькой по лестнице на третий этаж (на каждой площадке оживленно курили девушки и молодые люди).

- Нет, дурачье, это же гениально придумано!

- Васька, и много таких отрядов будет?

- Пропорционально оборонным войскам. Здорово, Абардышев!

- Здорово, Федорук!

Олькина дверь оказалась в конце грязного, заплеванного окурками самокруток коридора - у мутного окна с широким каменным подоконником. Абардышев отомкнул ее ключом, взятым у стриженной девушки на вахте.

Они прошли в комнату, в которой нельзя было подойти близко к окну из-за того, что половину ее занимали до потолка громоздящиеся друг на друга школьные парты. Из-за этого же было и довольно темно. В комнате стояли две железные койки - одна из них зияла пружинной сеткой, другая была кое-как заправлена серым солдатским одеялом. Паркетный грязный пол был усыпан все теми же окурками.

- А свинарник у тебя, - Сережа присел на стол, вытаскивая было портсигар, но, вовремя спохватившись, не вытащил.

- А, не до того, - тряхнул пепельными кудрями Олька. - Черную работу кончим, будем там все эти дворцы с алюминиевыми колоннами строить. Хотя знаешь, Сережка, тьфу ты, спички отсырели, темновато у меня, да? Зато пока один, а в этом того-этого - есть кое-какие преимущества.

- А ты все такой же бабник.

- А ты все такой же средневековый рыцарь с обетом целомудрия? "Тело инструмент духа", который должен быть чистым, а то куда-то там не пойдешь не поедешь... Помню я все твои теории.