Борьба вокруг идейного наследия молодого Маркса

Так, один из столпов современной буржуазной мысли, Ж. Ипполит, чуть ли не первый выступивший за ассимиляцию неогегельянством «достижений» экзистенциализма, считает, что существует тесное родство между способом мышления молодого Маркса и Гегеля, в особенности – молодого Гегеля: тот и другой являются диалектиками. С другой стороны, продолжает Ипполит, Маркс воспринял фейербаховский антропологизм, освободив его от переоценки «природного» момента. Но под природным моментом подразумевается не биологизация Фейербахом сущности человека, а материалистическая позиция, согласно которой признается объективное, независимое от человеческой практики существование природы. Согласно Ипполиту, Маркс выступил с критикой этого материалистического тезиса и провозгласил тождество объективной природы и человеческой практики[108].

В еще более резкой форме эта трактовка формирования философских взглядов Маркса выражена в работе Г. Лайха «Антропологически-социологическая методология Карла Маркса, Вернера Зомбарта и Макса Вебера». Автор утверждает, будто Маркс стремился осуществить синтез истории природы и истории общества, рассматривая ту и другую «в их коррелятивном соподчинении»; будто своим «новым гуманизмом» Маркс «стремился заполнить пропасть между спиритуализмом и материализмом», вырытую Кантом[109]. «Единство разума и действительности было методологически-философским принципом, заимствованным Марксом у Гегеля»[110].

Таким образом, утверждается, что Маркс вслед за Гегелем требовал единства теории и действительности; отсюда можно было заключить, что мы имеем дело с неогегельянской трактовкой учения Маркса. Однако, дело обстоит не совсем так. Г. Лайх в общем соглашается с Виндельбандом, который в своей «Истории философии» считает, что метод Маркса есть соединение методов Гегеля и Канта. «Однако, – продолжает Г. Лайх, – марксова система есть нечто большее, чем простой агрегат столь различных методологических принципов; напротив, она предстает скорее как нечто совершенно новое – как антропология». Это антропология не в старом, скажем, фейербаховском понимании, а именно «совершенно новая» антропология: «Маркс понимает ощущения, эмоции человека не просто как антропологические определения, а также и как подлинно онтологические черты сущности»[111].

Следовательно, перед нами не просто неогегельянская, а неогегельяно-экзистенциалистская интерпретация взглядов Маркса. Не случайно Г. Лайх считает необходимым выступить против старой, не ассимилировавшей экзистенциализм неогегельянской трактовки формирования взглядов Маркса, высказанной почти тридцать лет назад С. Ландсгутом. «Поправка» неогегельяно-экзистенциалиста сводится к следующему: да, Маркс был последователем Гегеля, поскольку воспринял его принцип единства теории и действительности, но от этой гегелевской идеи Маркс через свой «новый гуманизм» пришел к созданию «совершенно нового» учения – антропологии экзистенциалистского типа; да, Маркс перевернул гегелевскую концепцию субъекта и предиката, но это «переворачивание» он осуществил не на материалистической, а на экзистенциалистской основе.

Как видим, неогегельяно-экзистенциалистская точка зрения позволяет встать в оппозицию как к объективно-идеалистической, так и к материалистической трактовке формирования философских взглядов Маркса, в то же время она позволяет «учитывать» влияние на Маркса гегелевской идеалистической диалектики. Тем самым создается видимость всестороннего, объективного научного анализа предмета.

О действенности этой концепции свидетельствует уже тот факт, что под ее влиянием так или иначе находятся многие социал-демократические и ревизионистские теоретики. Так, в своей обширной биографии Маркса французский социал-демократ М. Рюбель[112] фактически разделяет дочку зрения Ж. Ипполита.