Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

Конечно, жить приходилось в ситуации психологической депривации, за чертой социальных приличий и социального стыда, почти в полуживотном состоянии – но жить. И при этом не работать. «Fool’s paradise» («рай для дурака», «дурацкий рай») – так называет ситуацию Спинхемленда Поланьи, подчёркивая в то же время, что изучать Спинхемленд означает изучать рождение цивилизации XIX в. «Закон Спинхемленда» решил для Англии очень важную, судьбоносную проблему – защитив огромную часть населения от действия рыночного механизма, он позволил избежать социального взрыва, революции, как это произошло во Франции. Не случайно закон был принят во время Великой Французской революции 1789-1799 гг., он должен был предотвратить пролетаризацию или уменьшить её, что он и сделал, создав вместо пролетариев пауперов. Но какой ценой это было достигнуто? Об общесоциальном, человеческом результате уже сказано: Спинхемленд создавал ситуацию социального и морального разложения, гниения от неподвижности120, человеческой деградации целых сегментов общества. Всё это стало очевидной и серьёзной проблемой к концу 1820-х годов, как и проблемы бедности, пауперизма. Каков был результат с точки зрения развития капитализма, с системно-капиталистической точки зрения? Он был поразительным.

В XVIII в. в Англии уже давно оформились и земельный рынок, и «рынок денег», отставало лишь формирование рынка рабочей силы, которого требовала промышленная революция, во многом, кстати, обусловленная структурой английского землевладения121. Но создание именно этого рынка заблокировал «закон Спинхемленда», и совершенно прав Поланьи, подчёркивая невозможность функционирования капиталистического строя без рынка рабочей силы, а этот последний невозможен до тех пор, пока зарплата (или доход работника) обеспечивается из государственного (общественного) фонда в виде субсидии. «До 1834 г. в Англии не существовало конкурентного рынка рабочей силы; следовательно, до этой даты нельзя говорить о промышленном капитализме как социальной системе»122, или, как сказали бы марксисты и сам Маркс, как о формации. Иными словами, английское общество избежало социальной революции, поставив на пути развития капитализма и оформления рабочего класса преграду, просуществовавшую сорок лет без одного года.

Устранение «закона Спинхемленда» означало превращение английского общества в рыночную экономику, в рыночное общество, которое не столько подчинялось логике и законам развития государства, это было XVI-XVIII вв., сколько подчиняло его своим законам, т.е. превращало государство в функцию капитала как субстанции123. Но это значит, что первые 30-35 лет XIX в. в Англии, сформировавшие представления Маркса и о капитализме, и об этом отрезке времени как о капиталистическом, на самом деле капиталистическими не были. Это значит, что в качестве капитализма и пролетариата, а следовательно, в качестве капиталистического вектора развития Маркс и Энгельс воспринимали то, что ни капитализмом, ни пролетариатом, в строгом (по Марксу было бы – в формационном) смысле, не является. Или, грубо говоря, является лишь наполовину, причём не на ту, которую имели в виду Маркс и Энгельс; ну а вектор социального развития в таком случае оказывается просто диаметрально противоположным предсказанному Марксом, что он и осознает на рубеже 1860-1870-х годов, а осознав, обратит растерянный взор на Россию и Турцию.

Получается, что исторически «Манифест Коммунистической партии» был (а все явления, события следует ставить в их исторический контекст, в conjuncture; события – это пыль) реакцией на ситуацию в английском обществе, созданную Спинхемлендом, т.е. на генезис промышленного капитализма, а не на него как на систему; кризис генетической фазы системы Маркс отождествил с кризисом системы; агентов генезиса принял за агентов уже оформившейся системы, отсюда – «Манифест». Таким образом, «Манифест» возник как перенесение на систему и логику её развития ситуации и логики генезиса этой системы; это совершенно разные, порой даже разноплоскостные процессы: ни одна система не возникает в соответствии с её собственными законами развития – «когда вещь начинается, её ещё нет» (Гегель). Маркс и Энгельс попали, с одной стороны, в (методо)логическую ловушку, с другой – в ловушку, которую подстроила современникам и исследователям социальная история Англии первой трети XIX в.