Читаем Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения полностью

«Манифест Коммунистической партии» был написан на входе в эпоху. Он рассматривался авторами как интеллектуально-политическая программа борьбы с господами и хозяевами возникающей, а отчасти уже возникшей системы. «Манифест» призван был стать для определённых слоёв руководством к действию в борьбе классов и групп – в социальной борьбе. Вся эпоха Современности прошла под знаком этой борьбы.

Сегодня мы находимся на выходе из этой эпохи; дверца, выпустившая нас, закрывается за нашей спиной и через поколение-два, по мере естественного ухода «современников», станет действительно потайной для познания. Как ныне потайными – к ним уже надо подбирать ключи – являются для нас дверцы с надписями: «Великая Французская революция», «Первая мировая война», «Октябрьский переворот» и многие другие.

И вот на выходе из эпохи, вместе со скрипом закрывающейся двери, всё шире и шире распространяется мнение о том, что мир, особенно после падения коммунизма, вступает или уже уступил в эпоху демократии и стабильности, социального замирения и партнёрства и т.д., и т.п. На самом деле это не так. Мир вступил в эпоху нового Передела (типа 1756-1815 и 1871-1945 гг.), но на принципиально новой производственной и исторической основе. Причём передел этот развернулся и идёт на всех уровнях: внутри отдельных стран (между группами, корпорациями, «ведомствами» и областями), на межгосударственном, макрорегиональном и мировом («зональном») уровнях. Уровни постоянно смешиваются, хаотизируя реальность, а нам говорят: «Се – порядок, новый стабильный демократический капиталистический порядок», «новая эпоха процветания и сотрудничества». В реальности же новый передел повлечёт за собой (уже влечёт) резкое усиление экономической и социальной поляризации, разрыва между богатыми и бедными, рост безработицы, «зоны неправа» (Э. Баладюр), иллегализации форм эксплуатации и угнетения и т.д., и т.п. Кто не слеп, тот видит.

Крушение коммунизма и распад СССР – элемент и одновременно один из источников этого передела, ещё более ускорили его, расширили поле деятельности, увеличили число «призов» и, естественно, ожесточили борьбу за них, обеспечив «внелегальное» поле для накопления «легальных капиталов». А следовательно, усилили и ужесточили мировую (на всех уровнях) конкуренцию. Конечно, хорошо, что широкомасштабных массовых войн, похоже, больше не будет, только локальные и региональные конфликты. Однако нужно помнить, что первая по сути мировая война, с которой и родился капитализм, – Тридцатилетняя (1618-1648) представляла собой серию, череду нескольких региональных и локальных войн.

Это не говоря о том, что помимо войн социальная конкуренция в обществе и между различными (со)обществами может приобрести исключительно жестокий характер. Особенно в условиях социальной и экономической поляризации, борьбы за ресурсы и, как знать, за возможность превращения в иной биологический вид или, скажем скромнее, в иную «физико-морфологическую форму». Homo – с иными качеством здоровья, продолжительностью жизни, средой обитания и качеством последней125. «Биологическое» измерение социальных конфликтов способно придать им столь ожесточённый характер, что он затмит ужасы повседневности войн ХХ в., и единственным его аналогом может оказаться биосоциальный «отбор» на заре человеческой истории. По крайней мере, в этом нет ничего невозможного. Впрочем, и чисто социальных, знакомых нам «конвенциональных» конфликтов, помноженных на упадок государства и универсалистских идеологий, хватит «с головой».

Поэтому на нынешнее пропагандистское «всё бы хорошо» («небо ясное, ветер тёплый, солнце к ночи за Чёрные горы садится») хочется ответить по старогайдаровски: «Да что-то нехорошо… будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит… Будто пахнет ветер не цветами с садов, не мёдом с лугов, а пахнет то ли дымом с пожаров, то ли порохом с разрывов».

Не надо впадать в панику, но не стоит также расслабляться и поддаваться «синдрому Сидония Аполлинария»; много лучше правило: «He who is alarmed is armed» («Кто предупреждён, тот вооружён»). И с этой точки зрения очень полезно вспомнить «Манифест Коммунистической партии». Вольн'o, зная исторический результат и будучи крепкими задним умом, иронизировать над «Манифестом». Однако если отвлечься от частного и конкретно-исторического, обусловленного периодом середины XIX в. (плюс-минус двадцать пять лет), то эта работа фиксирует очень простую, важную и правильную мысль: общественная жизнь, история – это борьба. Не обязательно классов, как подчёркивали Маркс и Энгельс, но и классов тоже. Не обязательно непосредственная и явная, но – борьба.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы
Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы

Откуда взялись серийные убийцы и кто был первым «зарегистрированным» маньяком в истории? На какие категории они делятся согласно мотивам и как это влияет на их преступления? На чем «попадались» самые знаменитые убийцы в истории и как этому помог профайлинг? Что заставляет их убивать снова и снова? Как выжить, повстречав маньяка? Все, что вы хотели знать о феномене серийных убийств, – в масштабном исследовании криминального историка Питера Вронски.Тщательно проработанная и наполненная захватывающими историями самых знаменитых маньяков – от Джеффри Дамера и Теда Банди до Джона Уэйна Гейси и Гэри Риджуэя, книга «Серийные убийцы от А до Я» стремится объяснить безумие, которое ими движет. А также показывает, почему мы так одержимы тру-краймом, маньяками и психопатами.

Питер Вронский

Документальная литература / Публицистика / Психология / Истории из жизни / Учебная и научная литература
Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия
Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия

В дореволюционных либеральных, а затем и в советских стереотипах император Николай I представлялся исключительно как душитель свободы, грубый солдафон «Николай Палкин», «жандарм Европы», гонитель декабристов, польских патриотов, вольнодумцев и Пушкина, враг технического прогресса. Многие же современники считали его чуть ли не идеальным государем, бесстрашным офицером, тонким и умелым политиком, кодификатором, реформатором, выстроившим устойчивую вертикаль власти, четко работающий бюрократический аппарат, во главе которого стоял сам Николай, работавший круглосуточно без выходных. Именно он, единственный из российских царей, с полным основанием мог о себе сказать: «Государство – это я». На большом документальном материале и свидетельствах современников автор разбирается в особенностях этой противоречивой фигуры российской истории и его эпохи.

Сергей Валерьевич Кисин

История / Учебная и научная литература / Образование и наука