Читаем Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения полностью

Более того, сама социальная грань меду властью и собственностью и, естественно, их персонификаторами во многом стирается. НТР на производственной основе создаёт ситуацию, которая, например, в советском обществе, в коммунистическом порядке существовала на основе непроизводственной и была следствием большевистской властно-технической революции, ВТР. Поразительным образом результаты развития позднего, энтээровского капитализма (с их размагничивающим влиянием на собственность, во многом превращающим её в квазисобственность) и результаты разложения коммунизма (с появлением в посткоммунистической системе привластных квазисобственников) оказываются внешне сходными (сбылась мечта о конвергенции?). Если вспомнить ещё и о росте значения интеллектуальной собственности, то получается, что власть, собственность и знание становятся элементами какой-то новой субстанции, трудноуловимой на языке политэкономии и чем-то похожей на злого духа из «Шах-Намэ» с его «я здесь и не здесь». Это уже не просто перемещение индивидуальных банкиров в кресла чиновников президентской администрации и наоборот. Это формирование полифункционального корпоративно-коллективного Единого Социального Хозяина, выступающего одновременно в нескольких социальных ролях и реализующего себя по-разному в разных пространственных зонах в зависимости от объекта присвоения, эксплуатации и депривации.

Итак, социальные последствия НТР, производственно-экономическая ситуация «информационного общества» в значительной степени устраняют треугольник «эксплуататоры – эксплуатируемые – интеллектуалы», «растаскивая» третий элемент, угол по двум другим, превращая треугольник в отрезок с двумя краями.

Иными словами, линии «господствующие группы – интеллектуалы», «эксплуататоры – эксплуатируемые» сходятся в одной точке, в интеллектуальном труде как системообразующем виде найма. Опроизводствление интеллекта и интеллектуализация материального производства, появление социального агента, совмещающего в себе функции интеллектуала и наёмного работника материального производства, принципиально меняют ситуацию.

С превращением информации в решающий фактор материального производства производственное пространство стало по-настоящему, т.е. на уровне не только производственных отношений, но и производительных сил, мировым, и впервые в истории наёмный работник обретает мир в целом как поле своей деятельности. Только у наёмного работника умственного труда locus standi и field of employment носят по-настоящему мировой, наднациональный характер. Только интеллектуальный труд теоретически предполагает мир в целом как свои орудие и предмет. И только в постиндустриальном, информационном обществе обеспечивается соответствие на материально-производственном уровне между всеобщим, универсальным трудом интеллектуала и универсальностью его предмета и поля деятельности. Только в интеллектуальной форме труд обретает всеобщность, и только в ситуации господства информационных факторов производства снимаются все локальные и региональные ограничения на пути этой всеобщности, а весь мир сжимается в точку – ту, в которой находится компьютер. Мир-коммуникация и есть одновременно мир и точка.

Как заметил А.С. Донде, компьютеризация лишает социальность территориальности, пространства. Единственным реальным пространством в такой ситуации остаётся время, как об этом мечтал Маркс; в виде компьютера накопленное время (накопление труда и есть накопление времени), наконец, если не уничтожает, то подчиняет, всасывает в себя пространство, становясь «воронкой» в иную социальную Вселенную. Field of employment наёмного работника умственного труда сжимается до точки, до локуса; противоречие «глобальный – локальный» снято, о чём, помимо прочего, свидетельствует появление термина «глокальный». Это пашню далеко не везде можно разбить и далеко не везде можно построить завод (проблема инфраструктуры). А вот человека с компьютером, тем более lap-top, можно разместить где угодно: в небоскрёбе, в палатке кочевника, в пустыне, на льдине, в посёлке, в джунглях – «в сердце тьмы». Причём к реальному уровню развития производства «окружающей социальной среды» этот локус может не иметь никакого отношения: его производственная сфера и база – мировые потоки информации, мировая паутина коммуникации, глокальный мир.

VI

Теперь о линии отношений «господствующие группы – интеллектуалы». У отношений персонификаторов интеллектуального труда, с одной стороны, и верхов (власть-собственность, власть и собственность) – с другой, длительная история. Жрец, мудрец, книжник, философ, схоласт, учёный – вот этапы и формы развития носителей интеллектуального труда. Институционально персонификатор интеллектуального труда обособил себя от других форм труда (и знания) в Западной Европе XVIXVII вв. в ходе и посредством научной революции, которая была составной частью Великой капиталистической революции 1517-1648 гг.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы
Серийные убийцы от А до Я. История, психология, методы убийств и мотивы

Откуда взялись серийные убийцы и кто был первым «зарегистрированным» маньяком в истории? На какие категории они делятся согласно мотивам и как это влияет на их преступления? На чем «попадались» самые знаменитые убийцы в истории и как этому помог профайлинг? Что заставляет их убивать снова и снова? Как выжить, повстречав маньяка? Все, что вы хотели знать о феномене серийных убийств, – в масштабном исследовании криминального историка Питера Вронски.Тщательно проработанная и наполненная захватывающими историями самых знаменитых маньяков – от Джеффри Дамера и Теда Банди до Джона Уэйна Гейси и Гэри Риджуэя, книга «Серийные убийцы от А до Я» стремится объяснить безумие, которое ими движет. А также показывает, почему мы так одержимы тру-краймом, маньяками и психопатами.

Питер Вронский

Документальная литература / Публицистика / Психология / Истории из жизни / Учебная и научная литература
Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия
Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия

В дореволюционных либеральных, а затем и в советских стереотипах император Николай I представлялся исключительно как душитель свободы, грубый солдафон «Николай Палкин», «жандарм Европы», гонитель декабристов, польских патриотов, вольнодумцев и Пушкина, враг технического прогресса. Многие же современники считали его чуть ли не идеальным государем, бесстрашным офицером, тонким и умелым политиком, кодификатором, реформатором, выстроившим устойчивую вертикаль власти, четко работающий бюрократический аппарат, во главе которого стоял сам Николай, работавший круглосуточно без выходных. Именно он, единственный из российских царей, с полным основанием мог о себе сказать: «Государство – это я». На большом документальном материале и свидетельствах современников автор разбирается в особенностях этой противоречивой фигуры российской истории и его эпохи.

Сергей Валерьевич Кисин

История / Учебная и научная литература / Образование и наука