Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

Как правило, отношение власти к России как к чужой, завоёвываемой территории иллюстрируют примером правления Петра I. Действительно, именно при нём на основе западноевропейской технологии (в её брутальном шведско-голландском варианте) возникла автономная от общества, от населения военно-полицейская машина, сработанная на иностранный манер и заполненная иностранцами. Однако было бы ошибочно вести отсчёт сложностям в отношениях русской власти и русских, формирования её специфики и заимствования чужих технологий власти с Петра и петербургского самодержавия. Всё началось гораздо раньше, и дело здесь не только во власти и народе, но и в особенностях сельского хозяйства Руси/России. При относительно низкой продуктивности сельского хозяйства, с которого не так много возьмёшь, классовый уровень (порог) эксплуатации требовал хотя бы частичного вторжения в «зону» «необходимого продукта», что диктовал необходимость значительной массы насилия, которой у князей не было. К тому же наличие почти поголовно вооружённого народа (следствие постоянной борьбы со степняками – хазарами, печенегами, половцами) ставило дополнительный барьер на пути усиления эксплуатации. Наличие огромного массива свободных пространств позволяло князьям, боярам и церкви решать свои проблемы иным, чем эксплуатация, способом.

Ситуация изменилась в ордынскую эпоху. Именно Орда впервые в русской истории обеспечила князей, прежде всего московских, такой массой насилия, которая была необходима для изъятия продукта для выплат дани Орде, ну и самим князьям оставалось. Именно на основе этой ордынской технологии контроля над населением и пространством сформировалась особая московская власть, которая не только несводима к ордынской, но и является её отрицанием. В конце XV в. сюда добавились элементы ромейской (византийской) традиции, отделившей (при Василии III) великого князя от бояр. Однако мирным способом эти формы окончательно победить не смогли; понадобилось чисто русское ноу-хау – опричнина. Это – стопроцентно русская власть, эмбрион самодержавия.

С воцарением Романовых в русскую систему власти начали проникать чуждые элементы. Это было связано и с тем, каким путём Романовы пришли к власти; и с особенностями пребывания Филарета в плену, равно как и с более ранними его контактами с католиками; и с тем, какие силы способствовали победе Романовых. Однако ещё важнее церковная реформа Алексея – Никона, проведённая с подачи иезуитов при активном участии украинско-польских униатов. По сути это была «идеологическая», точнее, религиозная диверсия, которая, во-первых, отодвинула истинно русских православных (староверов) на задний план, сделала их гонимыми; во-вторых, десакрализовала и государственную власть, и саму церковь.

Алексей Михайлович был сторонником активного внедрения «немецкого» (т. е. западноевропейского) образа жизни. Хотя в 1675 г. он издал указ, запрещающий носить «немецкую» одежду (это само по себе говорит о распространении западноевропейских бытовых образцов в то время), хотя ни сам он, ни его вторая жена Нарышкина этого запрета не придерживались. Детей – Алексея (умер раньше отца) и Фёдора (правил в 1676–1682 гг.) – образовывали на западный манер, а Фёдор вообще был полонофилом. При Алексее и Петре шла борьба грекофилов и латинофилов (а вот русофилов не было), причём многие из тех и других учились в иезуитских школах. При Петре победили латинофилы. Показательно и то, что в конце XVII – начале XVIII в. наиболее распространёнными при дворе музыкальными произведениями были канты – музыка главным образом торжественного характера, заимствованная в основном из Польши и Литвы. Да и само дворянство у нас до середины XVIII в. называлось на польский манер – шляхетство.

Реформа Алексея – Никона была первым западноевропейским ударом по русскому религиозно-цивилизационному коду, по русской традиции; кстати, именно при Алексее необязательным стал посмертный постриг у Романовых. Реформа выдавила на окраину (в прямом и переносном смысле) русского общества активный социальный элемент, способный сопротивляться чужому и чуждому. Без церковной реформы середины XVII в. реформы Петра I едва ли были возможны: первая социокультурно и психологически готовила почву и пробивала стену для вторых. Не случайно в народе Никона называли Антихристом, на что Аввакум возразил: «Дело-то его (Антихриста. – Л.Ф.) и ныне уже делают, только последний-ет чёрт не бывал ещё». Но будет – появится мальчик с кошачьими усами, который ликвидирует патриаршество и к которому народ прочно приклеит прозвище «Антихрист».