Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

После того, как в 1762 г. манифестом Петра III дворянство было превращено в привилегированное сословие, и особенно после пугачёвского восстания крестьянский вопрос стал главным социальным вопросом русской жизни. После 1861 г. он превратился в аграрно-крестьянский – к проблеме социального контроля над крестьянами, который реформа 1861 г. ослабила, не предложив ничего реального взамен, добавилась проблема земли. Возникла социально гремучая смесь. Ни одно дореволюционное правительство аграрно-крестьянский вопрос не решило. Для большевиков же он приобрёл дополнительную остроту: режиму, не являвшемуся режимом собственников, напротив, любую собственность, кроме «государственной», отрицавшему, противостоял класс собственников, средств социального контроля над которыми как над собственниками, разбросанными к тому же на огромном пространстве (это не Германия, которую можно проехать за восемь часов и которую, особенно с учётом «стука» населения властям как национальной традиции немцев, всю можно контролировать весьма небольшим по численности аппаратом гестапо), не было. В такой ситуации, усугублявшейся тем, что столыпинская попытка создать крупные индивидуальные хозяйства провалилась, решение вековой для русской власти и унаследованной большевиками из-за нерешённости её самодержавными предшественниками крестьянской проблемы оказалось возможным лишь одним способом – создать крупные коллективные хозяйства и уничтожить крестьянство как класс, т. е. лишить его собственности и, что часто упускают из виду, собственной социальной организации, дав ему взамен новую, осуществляющую такой контроль, который внедрялся внутрь деревенской жизни, взламывая административные и физические границы и распространялся уже не только на производство, но отчасти даже на сферу потребления – оплата по трудодням. Это – специфика всех стран с победившими под руководством коммунистов революциями. Нагляднее всего это проявилось в Китае, где до революции отношения деревни (крестьянства) и центральной власти определялись поговоркой и одновременно принципом «закон императора останавливается перед деревенской оградой». В коммунистическом Китае, а также в СССР, Вьетнаме, Корее, на Кубе и отчасти даже в некоторых восточноевропейских соцстранах деревенская ограда была не просто сломана, а сметена.

Необходимо также отметить, что процесс раскрестьянивания в XX в. так или иначе шёл не только в системно-антикапиталистической, социалистической части мира, но и в мире в целом, включая и ту его капиталистическую часть, где этот процесс запоздал. Главным образом это происходило на периферии и полупериферии капсистемы, хотя не только. Так, раскрестьянивание во Франции реально произошло в 1945–1985 гг.; социологи даже назвали это «второй французской революцией»; в первой крестьяне были среди победителей и полтора века пожинали эти плоды, особенно при Наполеоне III. В тех странах, где правящие партии (ХДП в Италии, ЛДП в Японии) нуждались в консервативном крестьянстве как социально-электоральной опоре в противовес левому/леволиберальному городу, процесс раскрестьянивания тормозился искусственно, по политическим соображениям. Парадокс: в странах, где победили крестьянские войнореволюции во главе или в союзе с коммунистами, раскрестьянивание было доведено практически до логического конца. На капиталистической же полупериферии, которая в послевоенный период вошла в ядро капсистемы, этот процесс был заморожен/заторможен, хотя и не в интересах крестьян, но явно им на пользу.

Можно сказать, что «коммунистическое раскрестьянивание» стало последней из попыток власти в России решить крестьянский вопрос, его «окончательным решением», и огромную роль в этом сыграли несобственническая (на вещественные факторы производства) природа номенклатуры и антисобственническая идеология большевиков. Напомню: марксизм, особенно русский марксизм, мужавший в борьбе с народниками, был идеологией городских революционеров, в «светлом будущем» которых не было места массе «мелких хозяйчиков» (читай Ленина, Троцкого, Горького и др.). Неудивительно, что патриархальное крестьянство – это одна из историко-генетических фобий советской номенклатуры, поднявшейся в том числе и на подавлении этого слоя, можно сказать, на его костях.

17