Юноша сам не понимал, почему до сих пор пользуется этим плеером. Видимо, потому, что это был единственный подарок от отца за всё время. А значит, где-то глубоко внутри, похороненная под множеством слоёв обид и разочарований, у Синдзи теплилась какая-то невнятная надежда. Но у неё не осталось ни одного выхода наружу, поэтому к письму, пришедшему от отца месяцем ранее и лежавшему на краю стола на видном месте, Синдзи прикасался лишь дважды: когда получил его и во время одной из уборок.
«Приезжай. Икари Гендо».
Это всё, что написал ему отец за столь долгое время. В конверте лежали ещё разные бумаги, видимо с телефонными данными, карта, фотография и пропуск. Но юноша за всё время так и не решился ни взглянуть на них, ни тем более позвонить. Всего каких-то три бесчувственных слова, два из которых можно было и не писать, способны отправить в нокаут любую появившуюся настороженную радость. Что уж говорить про таящуюся где-то внутри надежду — Икари Гендо, как заправский гробовщик, её окончательно похоронил.
О содержании конверта Синдзи никому не сказал. Юноша решил, что эта реликвия останется тайной и когда-нибудь осядет в коробке со старыми вещами в дальнем углу чердака. Там ей и место.
Синдзи быстро переоделся в школьную форму: чёрные брюки и белая безрукавная рубашка, на груди которой эмблема старшей школы Чигуса. Прихватив сумку с книгами и тетрадями, парень спустился на кухню, где уже собралось всё семейство Рокобунги. Отоя жадно пожирал яичницу с беконом. Хиро, отец Отои, уткнулся в недавно купленный за немалые деньги небольшой плазменный телевизор. Сколько всякого ему пришлось выслушать от своей жены — не счесть. Но мужчина всегда остаётся ребёнком, только немного большим. И игрушки становятся большими. Поэтому Хиро никак не мог нарадоваться новой игрушке.
Говорящие головы в плоском ящике вещали на совсем неинтересные для Синдзи темы: политика, ещё раз политика, теперь внешняя политика, экономика, снова экономика, опять где-то война и, словно начиная сначала, политика с экономикой. Замкнутый круг.
А мать Отои — Яори — тем временем готовила бенто на всех членов семейства плюс одного. «Плюс одним» был Синдзи. Она бросила на него уже привычный неодобрительный взгляд и продолжила заниматься едой. Юноша прекрасно знал, что Яори к нему всегда относилась холодно, хотя дальше недобрых взглядов и обидных слов дело чаще всего не заходило. Но каждый раз это ему напоминало, что он здесь чужой. Синдзи не винил женщину, но приятного было мало.
— С добрым утром, — выдавил из себя парень, присаживаясь рядом с Отоей, приступая к тому же блюду, что и у него. Как всегда, очень вкусно — Яори умела готовить. И никогда не вымещала своё раздражение на парня через готовку.
— С добрым, — буркнул отец семейства, не отводя взгляд от телевизора.
— Ты бы хоть на секунду отвлёкся и поел нормально. — Усаживаясь рядом, Яори для проформы одарила мужа лёгким подзатыльником.
— Нет, ну ты только послушай! — воскликнул Хиро. — Они снова хотят урезать расходы на медицину и социалку, пустив эти деньги военным! В наше время такое звучало бы абсурдом, а эти сумасброды вырыли бы себе политическую могилу.
— Наше время закончилось семнадцать лет назад, — возразила жена, — мы давно в другом мире живём, а ты всё удивляешься как ребёнок.
— Это не значит, что наши дети не имеют права на достойную жизнь, которую имели мы до Удара. Такое ощущение, что все дипломаты извелись, взлетев на воздух вместе с Токио. А теперь могут полагаться только на грубую силу. Лучше бы эти деньги на строительство и восстановление пустили, если так чешется деньгами посорить. А то многие префектуры до сих пор как после катастрофы.
— «Наши дети»? — презрительно фыркнула жена, пропустив всё остальное.
— Наши, — утвердительно кивнул глава семейства, мельком посмотрев на Синдзи. Яори закатила глаза и откинулась на спинку стула.