Борьба за мир

Он поймал ее руку, легонько поцеловал, ответил:

— Прости: солдатские шуточки. Но ведь и в самом деле красивый мужик.

— Что же в этом плохого? — не отнимая руки, произнесла Нина Васильевна, открытыми глазами глядя в лицо Николая Кораблева.

— А я и говорю: хорошо. Ну, налей-ка ему чайку. Садись, садись, — обратился он к Николаю Кораблеву. — Садись, Николай Степанович. Да ты как девушка: застеснялся. Я уж думаю, мы с тобой на «ты» перейдем: мужик ты, видно, хороший, мы тоже хорошие… и чего уж там! Пей чай, — почти строго добавил он. — Мы попили. Ну, Макар Петрович, давай карту.

На втором столике они расстелили карту, что-то начали измерять, покачивая головами. Макар Петрович навалился на стол и подвинул его.

— Ты что: животом-то, как утюгом? — проворчал Анатолий Васильевич. — Ну как, на сколько сантиметров сбавил?

— На два.

— За неделю? Погоди, через три-четыре недельки мы его у тебя совсем вытряхнем. Это ведь пустое, жир-то. Ни к чему он, жир. В строй бы тебя, там бы моментально все сняли. А может, и правда, тебя в строю погонять? Давай погоняю. Я ведь, знаешь, когда-то унтер-офицером был… Ох, как гонял!

Николай Кораблев быстро допил чай и подошел к ним.

— Не помешаю? — робко произнес он.

— Ничуть. Ты, конечно, хочешь посмотреть, где эта самая знаменитая конюшня. Вот она, — Анатолий Васильевич ткнул карандашом в кружочек. — Вот река Зуша. А тут, на каменистом берегу, колхозная конюшня. Лошадок колхозники разводили, а теперь немцы превратили конюшню в крепость. Как же, Макар Петрович уверяет: это вроде Измаил, а он Суворов.

Макар Петрович запыхтел и вдруг, приложив руки к груди, выкинул их вперед, разжимая пальцы, как бы что-то сбрасывая с них.

— Я этого не говорю! — решительно сказал он.

— Не говоришь, но делами показываешь, — снова умышленно ковырнул его Анатолий Васильевич. — «Не говорю»? А всю армию второй год около конюшни держит. «Не говорю». Какой нашелся! Даже вспылил — и, обращаясь к Николаю Кораблеву, спросил: — Ты что как побледнел? Нинок! Что это с ним?

Николай Кораблев в самом деле побледнел: он на карте увидел крупно написанное: «Ливни» — и ему даже показалось, что он слышит ясный зовущий голос Татьяны… А вот закричал и Виктор…

В комнате все недоуменно и с тревогой посмотрели на него, а он сначала виновато замигал, затем, справившись с собой, рассказал им про свою семью и о том, что последнюю весточку получил от жены из села Ливни.

Макар Петрович по-заячьи фыркнул, Нина Васильевна легонько охнула. Анатолий Васильевич как вперил свой взгляд в точку «Ливни», так и не отрывался от нее. Нина Васильевна, положив на плечи мужа обе руки — особенно белые на кителе, — сказала:

— А Саша? Сашу позвать. Ты прости меня, что я вмешиваюсь в твои дела… Человек второй год ищет семью. Ведь это мучительно, Толя!

Анатолий Васильевич встряхнулся. Руки жены соскользнули с его плеч, как две рыбки.

— Что ж, так вмешиваться в наши дела хорошо. Макар Петрович, ты ближе к аппарату, вызови начальника разведотдела.

Макар Петрович, взяв трубку и поговорив по телефону, сказал:

— Полковник Плугов пошел сюда.

Вскоре на пороге появился Плугов — высокий, по-девичьи красивый: лицо у него свежее, на щеках еще не утрачен юношеский румянец, глаза с густыми черными ресницами, уши маленькие, да и руки холеные, с длинными пальцами пианиста. Войдя в комнату, он окинул всех каким-то покровительственным взглядом и, проговорив обычное: «Разрешите, товарищ командарм», — двинулся вперед чуть-чуть развязной походкой. Сначала он поздоровался с Ниной Васильевной, низко склонив перед ней голову, и поцеловал ей руку, затем с командармом, потом с начальником штаба и остановился перед Николаем Кораблевым, сверля его глазами… и вдруг засмеялся:

— A-а! Это вчерашний посетитель бани. Ермолай мне рассказывал и даже шепнул: «Наш весь». Здравствуйте, Николай Степанович!

— Саша! — Нина Васильевна кинулась к нему. — Саша! У нашего гостя семья осталась вот тут… в Ливне… Нет. В Ливене.

— В селе Ливни, — подтвердил Макар Петрович.

Саша Плугов посмотрел на карту, отыскал Ливни, вздохнул:

— Ох, далеко!

Сердце у Николая Кораблева сжалось.

— Хотя… — понимая просьбу Нины Васильевны, продолжал Саша. — Хотя наши ребята ходили дальше.

На сердце у Николая Кораблева отлегло.

— Но сейчас трудно: такие рогатки везде расставили немцы. Они что-то чуют.

Сердце у Николая Кораблева опять сжалось.

— Рогатки! — сердито заворчал Анатолий Васильевич. — А тебе бы через Ермолая в бане все узнавать? Пошли людей. Как ее звать-то?

— Татьяна Яковлевна, — еле слышно ответил Николай Кораблев.

— Ну вот, Татьяна Яковлевна Кораблева. Осталась там с ребенком и матерью.

— Она носит свою девичью фамилию Половцева, — энергично вмешался Николай Кораблев.

— Оперная фамилия. Половецкий стан. Эх, когда мы теперь увидим «Князя Игоря»!.. И еще я люблю «Кармен». Вот это опера, скажу я вам, Николай Степанович!

Николай Кораблев криво улыбнулся, боясь, что Анатолий Васильевич, увлекшись рассказами про оперы, забудет о том, о чем надо было говорить сейчас же.