Борьба за власть на Украине с апреля 1917 года до немецкой оккупации

Кажется, на 12/IIІ в Конотопе назначен был губернский съезд Советов. Никто из центра на съезд не приехал, и так как настроение, в связи с действиями командующего, создалось тревожное, то конотопские товарищи вызвали срочно меня из Бахмача. Приезжаю в Конотоп часов в 11 дня – все пути заняты воинскими эшелонами, на вокзале полно подвыпивших солдат, а на одной из железнодорожных площадок грозно возвышается необычное и редкое на наших фронтах 10-дюймовое орудие, дулом направленное на город, с готовой командой и ящиками снарядов. Смехотворное зрелище обращает мое внимание. Подхожу ближе, – команда пьяная, начальник, узнав меня, сконфуженно, заплетающимся языком, докладывает, что по распоряжению командующего приказано навести орудие на город, так как в городе неспокойно и нужно их попугать… Иду разыскивать штабной вагон. В вагонах и на путях масса солдат и все здорово выпившие, в ответ на мой вопрос: «Где штаб?» – получаю площадную ругань. Покамест разыскиваю штаб, моим глазам представляется новое зрелище. Под строгим караулом ведут активных членов комитета (б-ков) и Исполкома, – всех знаю с первого дня февральского переворота, все местные рабочие, серьезные, преданные работники, – направляюсь к ним и узнаю, что по распоряжению того же командующего арестован весь президиум губернского съезда, без всяких объяснений причин и без всякого повода со стороны съезда. Направляемся вместе в штаб. Встречает нас очень развязный адъютант (по виду молоденький офицерик), без доклада к начальству не впускает, останавливаемся в коридоре вагона. Покамест я достаю удостоверение, к командующему входит начальник караула, докладывает ему о приводе арестованных – президиума съезда. К нам доносится дикая площадная ругань командующего с прибавлением: «расстрелять, изничтожить этих мерзавцев»… Отстраняю адъютанта, который несколько растерялся, узнав, что перед ним Бош (чем объяснить, не знаю, но вся примазавшаяся мразь меня боялась), и вхожу без доклада. Вижу у стола, перед разложенными картами старого знакомца Шарова, которого еще в период борьбы с Центральной Радой 2 раза арестовывали за бандитизм и препровождали к т. Овсеенко со всеми документами. При моем появлении смутился, но пьяное состояние придало бодрости, и он начал развязно, но не особенно членораздельно давать мне объяснения и говорить о каком-то бунте в городе, о том, что он ничего худого не хотел сделать, а вызвал товарищей только для объяснений, что орудие навели, только чтобы припугнуть, и в этом я сама могу убедиться, так как стрелять с площадки невозможно, и проч. и проч., и что он вот сейчас при мне, как подтверждение своих слов, дает распоряжение немедленно всех отпустить и снять команду с площадки, где находится орудие… Товарищи уехали на съезд, а я еще с час вела беседу с этим типом, указывая ему на недопустимость его действий, на пьянство вокруг, на бездействие и стоянку на вокзале и проч. и проч., и хотя твердо знала, что это бесцельная трата времени, но другого выхода не было – он имел широчайшие полномочия от главнокомандующего. Часам к 3 попадаю в город. Вид мертвый. Только изредка по пустынным улицам с гиканьем проносятся, группами по 20–30 чел., конные разъезды Шарова.