Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

В центре заговора стояла любимая жена шаха, Анис од-Дойлы, которая не испытывала ни малейшего беспокойства по поводу концессий, патриотизма или политики, а пыталась отплатить мирзе Хосейн-хану за оскорбления и разочарования, которым он ее подверг, выслав домой из Москвы. Анис од-Дойлы, жившая в гареме шаха, не имела свободы передвижения, опыта и знаний, необходимых для проведения серьезной политической интриги. Однако к ее услугам был мирза Саид-хан, министр иностранных дел и печально известный русофил. Были вовлечены несколько принцев, важные должностные лица, муллы высокого ранга и персидский консул в Тифлисе, где заговор, возможно, зародился.

Гарем, министр иностранных дел, принцы, духовные лица и, на заднем плане, русская миссия сделали мощную комбинацию, протестуя против концессии, которая была изначально порочна. Было легко убедить публику, что концессия – замысел садр-азама (премьер-министра), который передаст Персию в руки Англии.

В начале сентября восемьдесят высокопоставленных персон, включая Фархад-мирзу Мо'тамеда од-Дойлы, председателя Государственного совета (исполнявшего в отсутствие шаха обязанности регента), подписали прошение о смещении мирзы Хосейн-хана. Английский посланник, узнав о позиции мирзы Саид-хана, министра иностранных дел, сделал попытку убедить его в несвоевременности такого шага, поскольку «падение Великого Визиря… не может не оказать самое неблагоприятное впечатление на Европу после возвращения Его Величества в свои собственные владения по завершении поездки по Европе».

Совет Томсона был проигнорирован, и прошение было телеграфом отправлено в Энзели, где шах получил его во время высадки на берег.

7 сентября из телеграммы он узнал, что многие принцы, представители духовенства и другие сановники нашли неприкосновенное убежище в доме Анис од-Дойлы. На следующий день в Реште выяснилось, что еще несколько принцев нашли неприкосновенное убежище в королевских конюшнях, отказываясь их оставить, пока великий визирь не будет уволен. Насреддин-шах, будучи не в состоянии оценить серьезность ситуации в столице, был испуган. Несмотря на свою привязанность к великому визирю, он не хотел провоцировать конфликт с большой частью правящего класса. Мирза Хосейн-хан вежливо предложил свою отставку, которая была сразу принята.

Двумя днями позже шах изменил свое решение. В краткой вспышке храбрости он восстановил мирзу Хосейн-хана и ругал принцев.

Они испугались, признали свою вину, просили прощения и поклялись, что готовы безоговорочно повиноваться приказам его величества. Шах пожелал, чтобы они пошли и помирились с его садр-азамом (премьер-министром), что они и сделали. Хосейн-хан пригласил их всех на обед и поклялся, что не затаит никакой обиды на них.

Великий визирь понял, что быстрая капитуляция принцев, которые окружали шаха, очень мало значила. Главные члены оппозиции, включая Анис од-Дойлы и министра иностранных дел, мирзу Саид-хана, находились в Тегеране в тесном контакте с русской миссией. Поэтому он обратился к врачу шаха Джозефу Диксону, чтобы тот запросил британского посланника о реальном состоянии дел в столице и указал мирзе Саид-хану на опасность противиться воле царя царей.

Узнав об отставке мирзы Хосейн-хана, не зная о последовавшем его восстановлении, английский посланник немедленно написал шаху: «Я осмелюсь выразить свое искреннее сожаление о том, что Великий Визирь предложил свою отставку в тот момент, когда Ваше Величество завершили турне с таким неподражаемым блеском по большей части Европы, что, хвала Богу, станет одной из самых ярких страниц в истории цивилизованного мира».

Вмешательство Томсона было напрасным. Шах, медленно продвигавшийся в Тегеран, получил тревожные сообщения от ведущих моджахедов и войсковых командиров из Тегерана, повторяющих свои требования изгнать мирзу Хосейн-хана из правительства. Снова шах потерял свою храбрость, уволил мирзу Хосейн-хана и приказал, чтобы он не появлялся в Тегеране.

Мирза Хосейн-хан быстро понял сомнительность своего положения.

Каждая победа оппозиции придавала ей силы. Каждое оскорбление, нанесенное царю царей, увеличивало нужду императора в козле отпущения, роль которого традиционно исполнял свергнутый министр. Он, наверное, хорошо помнил день в марте 1861 г., когда в разгар бедствия голодная толпа собралась перед дворцом, умоляя своего правителя о хлебе. Его величество, как говорили, пребывая в некотором трепете от появления шумной толпы перед Ковчегом (убежищем), призвал немедленно правителя Тегерана к себе и после нескольких слов царского осуждения приговорил передать его в руки палача. Главный судья был также предан смерти на месте, а его тело обнажено, после чего его проволокли по улицам под проклятия толпы и подвесили за пятки на одних из городских ворот.