Бордель на Розенштрассе

Ван Геест отказался от своего заказа, в ярости сверкая глазами, и, пошатываясь, отправился в свою комнату. Инес захихикала, испытывая облегчение. Фрау Шметтерлинг высказала ей свое неодобрение. «Вы не должны были устраивать эту сцену», — заявила она. Позже происходили и другие скандалы, но она при этом не присутствовала. Иногда, когда я сидел у изголовья Алисы, я вынужден был выходить в коридор и просить спорящих быть немного потише. Мне удалось раздобыть план канализационной системы. Я обнаружил возможность побега. Когда Алиса шепчет мне на ухо и просит ободрить ее, я заверяю ее, что скоро мы будем свободны. Ей нужно лишь набраться сил. Вскоре состояние ее немного улучшается. Я показываю ей план, объясняю дорогу, по которой мы пойдем в горах до границы, где мы сможем сесть на поезд. Она хмурится. «А что, другой возможности нет?» Я отрицательно качаю головой. Я принимаюсь объяснять ей, как мы проскользнем к трубам, что мы можем взять с собой и что следует сказать другим. «Я устала, — бормочет она и снова погружается в полудрему, — я полагаюсь на тебя». Этот ответ озадачивает меня. Я предлагаю ей сделать то, что она хочет, и вполне справедливо. Но мне не удается понять причину ее отказа. По словам Клары, у нее расстроен разум. Возможно, это шок. Лошадь наконец освобождают от упряжи и уносят на кухню для приготовления пищи. Голый ребенок исчез. Пять девиц показывают нам скетч, чтобы немного отвлечь от непрерывного грохота орудий. На этом небольшом спектакле я присутствую вместе с Кларой, и мы наслаждаемся обществом друг друга. Изображается пасторальная сценка, в которой девицы злоупотребляют искусственными цветами. Лишь трое из них прилично говорят по-немецки, а у остальных очень скудный набор слов, отчего «пьеса» вскоре становится совершенно непонятной, что забавляет скорее самих артисток, чем публику. Мы с Кларой хлопаем в ладоши. Я украдкой смотрю на нее, пытаясь понять, догадалась ли она о наших намерениях. В этот вечер у нее, кажется, нет и тени подозрения. На рассвете я ускользаю, чтобы попытаться найти вход в канализационную систему. Он оказывается недалеко отсюда. Через него можно дойти до подземной речки, проходящей под Розенштрассе. Яркий зимний свет режет мне глаза. Я с завистью думаю о темных очках капитана Менкена. Мне удается приподнять крышку люка в переулке Папенгассе. Одновременно со зловонием до меня доносится шум воды, текущей внизу. Во всем Майренбурге не осталось питьевой воды, использовать можно только растопленный снег. Я знаю, что отсюда можно добраться до главной канализационной линии или проникнуть прямо к руслу реки. Я опускаю крышку люка на место и спускаюсь по переулку Папенгассе, чтобы проверить второй подход. С берега я его замечаю как раз поверх парапета. Это темная дыра, окаймленная илом. Она кажется довольно широкой. Я раздумываю, вернут ли они реке природное направление течения, когда будет снята осада, или она так и будет течь вспять. Вдруг над головой раздается знакомый свист. Прямо на меня летит «снаряд Круппа». Я бегу в переулок, надеясь спастись. Снаряд падает недалеко от Розенштрассе. Из-за дымящихся развалин внезапно показывается скачущий галопом эскадрон. Он останавливается на берегу, солдаты торопливо наводят пушки на моравский квартал, расположенный на другом берегу. Я пробираюсь в бордель и возвращаюсь в постель Клары. Она не заметила моей отлучки. Мы сидим по очереди возле постели Алисы, и поэтому Клара привыкла к частым уходам и возвращениям. Позже, когда наступает утро, мы одеваемся и отправляемся взглянуть, как чувствует себя малышка. К нашему великому удивлению, она не только встала, но и ест сыр, запивая его разбавленным вином. Диана без ума от радости. «Это просто чудо!» Клара хмурит брови.

Я делаю все возможное, чтобы скрыть свое удовлетворение. Алиса уже в состоянии перенести путешествие. Клара и Диана спускаются на первый этаж, а я стискиваю в объятиях свое дорогое дитя. «Готова ли ты к новым приключениям?»

«О да! (Она корчит лукавую рожицу.) И как же мы будем действовать?»

Я говорю ей, что мы уйдем по очереди сегодня вечером. Я буду ждать ее в полночь в переулке Папенгассе, как раз на углу возле сводчатой двери. Возможно, это будет легче, чем я полагал. Они разместили наши пушки вдоль реки. Это, видимо, означает, что Хольцхаммер прорвал нашу линию обороны и уже занял моравский квартал. Мы появимся далеко позади его основных позиций. Я куплю лошадей, и путь до границы и железной дороги будет свободен. Мы слышим шум, доносящийся из коридора. Она берет меня за руку дрожащими пальцами и спрашивает: «Ты уверен, что предпочитаешь уйти не с Кларой?» Я прихожу в замешательство. Сердце мое рвется на части: «Ну, конечно, нет. А почему ты это спрашиваешь?» Она поводит слегка своим прелестным плечом: «Просто так». Дверь открывается. «Я приду».