Читаем Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы… полностью

В приемной необычно много народа. Здесь и коржаковские бойцы, и помощники президента, и ответственные работники администрации, и, конечно же, депутаты из числа тех, что всегда подле Ельцина. В другое время секретарь половину из них выставил бы в коридор, но сейчас не тот случай. Виктор Югин, председатель парламентского Комитета по средствам массовой информации, отзывает меня в сторону:

– Слушай, дружище, ты где автомат раздобыл?

– У Коржакова, где же еще.

– А мне, паразит, не дал!

– А тебе-то зачем? Ты – народный депутат, тебя народ защитит. А меня защищать некому. Сам себя вынужден защищать.

Виктор насмешливо кривится:

– Да ты, поди, и целиться-то не умеешь.

– В данной ситуации целкость никакой роли не играет. Пресс– секретарь с автоматом в руках – это всего лишь один из композиционных сюжетов почитаемого в народе образа демократического великомученика Бориса Победоносца!

Похоже, мы с Югиным развеселились не ко времени. Наши смешки определенно не одобряют стоящие неподалеку народные депутаты, всем своим видом демонстрирующие готовность к героическому самопожертвованию. Хотя один из них, Шелов-Коведяев, в опереточном галстуке-бабочке, еще меньше, чем мы со своим радостным оптимизмом, гармонирует со всеобщей атмосферой напряженного ожидания. Но ему позволительно, он – народный избранник, а на меня Суханов поглядывает с укоризной и неодобрительно покачивает головой:

– Веселишься? А минут через 30–40 начнется штурм.

– Откуда это известно?

– Самое большее через час, – Суханов не реагирует на мой вопрос, видимо, сочтя его неуместным. – Коржаков пошел уговаривать шефа спуститься вниз, в бомбоубежище. Ты ведь знаешь, что глубоко под нами бомбоубежище на случай ядерной войны?

Я этого не знал. Но не удивлен. Это вполне в духе советской доктрины гражданской обороны. Помнится, еще когда работал в институте Госстроя, обращал внимание на то, что в сметы строительства почти во всех более или менее крупных объектов административного назначения в обязательном порядке закладываются затраты на создание такого рода защитных сооружений.

В отличие от Суханова и многих присутствующих здесь, в Илюшине не чувствуется никакой нервозности. Абсолютно спокоен. Такой, как всегда, будто ничего экстраординарного не происходит. Должен сказать, за то время, что мы работаем вместе, другим его и не видел. Ни разгневанным, ни огорченным, ни растерянным, ни тем более испуганным. Человек, не зависящий от обстоятельств и настроений. Ценное и редкое качество. При всем моем критическом отношении к самому себе и к своим нынешним коллегам считаю, что Илюшин, и по тому, что он делает, и по тому, как он это делает – единственный в окружении Ельцина, кого по праву можно считать помощником главы государства. От него узнаю только то, что положено знать, и еще самую малость, чтоб догадаться о том, чего знать не обязательно, но не бесполезно для дела.

– Виктор Васильевич, вы тоже полагаете, что шефу следует переждать штурм в бомбоубежище?

– Думаю, это будет не лишним.

Похоже, Суханов считает илюшинскую аргументацию эмоционально бедноватой, а потому дополняет ее более трепетным тезисом:

– Мы не можем рисковать Ельциным!

Дверь, ведущая в кабинет президента, распахивается, и в приемную выходит Борис Николаевич в сопровождении Коржакова и свиты ближайших политических соратников – госсекретаря Геннадия Бурбулиса, новоиспеченного главы президентской администрации Юрия Петрова (указ о его назначении датирован 19 августа) и московского градоначальника Гавриила Попова. Шеф выглядит на удивление радостно-возбужденным, будто подзаряжен энергией. До сего дня я видел его таким, пожалуй, лишь дважды. Первый раз – во время поездки по Америке, когда вдруг пришло долгожданное сообщение, что президент Буш согласился на встречу с ним. И второй – в день, когда он, уже будучи председателем Верховного Совета РСФСР, заявил о своем выходе из КПСС и демонстративно покинул партийный съезд.

– Ну, что скажете? – президент обводит взглядом группу своих помощников во главе с Илюшиным. – Тоже считаете, мне надо спуститься вниз?

Виктор Васильевич, как старший по должности, и к тому же стоящий в центре нашей группы, повторяет ранее высказанный им аргумент: это будет совсем не лишним. В этой ситуации Суханов, видимо, тоже не считает возможным промолчать и повторно озвучивает свою мысль: мы не можем рисковать Ельциным! Тот, кем мы не можем рисковать, удовлетворенно кивает, хотя, похоже, он для себя и так уже все решил:

– Виктор Васильевич, вы остаетесь?

– Да, Борис Николаевич, думаю, правильнее будет, если останусь на своем месте.

Ельцин согласно кивает: «Хорошо», и, теряя интерес к теме, добавляет:

– Вы тогда сами решите, кто идет со мной, а кто остается с вами, – и, уже глядя на Коржакова: – Ну что, спускаемся?

– Сейчас, Борис Николаевич, девушки только самые важные документы из кабинета заберут. Их надо тоже отнести вниз.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лихолетье: свидетели 1990-х

Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…
Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…

То было время великой свободы, которая зачастую противоречила здравому смыслу. Эту свободу привнес первый президент России Борис Ельцин. Взбалмошный самодур и жесткий политический лидер, сложный и противоречивый человек. О том, каким был Борис Ельцин, как принимались политические решения, повернувшие ход истории страны, вспоминают люди, входившие в круг самых близких, доверенных лиц: его пресс-секретарь (Павел Вощанов), первый помощник (Лев Суханов), министр финансов (Борис Федоров), близкий друг (Михаил Полторанин) и начальник службы безопасности президента (Александр Коржаков) рисуют сложный и многогранный портрет не только «царя Бориса», и но и целой эпохи.

Александр Васильевич Коржаков , Лев Евгеньевич Суханов , Михаил Никифорович Полторанин , Михаил Полторанин , Павел Игоревич Вощанов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное