Читаем Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы… полностью

Обстановка в городе накаляется. В вечерней программе «Время» объявили о введении в Москве комендантского часа. Наш премьер Силаев уже несколько раз звонил Анатолию Лукьянову, одному из лидеров ГКЧП, и тот всякий раз уверял его, что штурма Белого дома не будет. Но от военных поступают сообщения, что они получили приказ готовиться, и что Министерство обороны довело до командиров подразделений детальный план «действий по восстановлению в столице законности и порядка». Нейтрализация российского руководства (поименный список якобы составлен и утвержден) поручена подчиненной КГБ группе «Альфа», которая приведена в полную боевую готовность. В Москву введены подразделения Кантемировской и Таманской дивизий, а также Тульской дивизии ВДВ. А час назад в приемную Ельцина позвонил не представившийся сотрудник столичного ГАИ и сообщил, что военные уже взяли на себя патрулирование центра города.

Масла в огонь подливают и наши депутаты. Часа не проходит, чтоб кто-то из них не пришел в приемную президента и не принес «архиважную» и «архисекретную» информацию. Суть ее практически одна и та же – вот-вот начнется штурм, кровавый и беспощадный. И получена она тоже одним способом – благодаря личным отношениям с кем-то из очень близких к ГКЧП людей: «Как вы понимаете, никому другому он бы и под пытками не открылся!». Кстати сказать, наши доблестные вояки, вице-президент Александр Руцкой и назначенный вчера министром обороны России генерал Константин Кобец, тоже вольно или невольно нагнетают страсти. Но их я еще могу понять – военные люди оказались в привычной для себя напряженной атмосфере войсковой операции. Депутатов (не всех, но многих) не понимаю. От их суетной «разведдеятельности» за версту несет лицемерием и позерством.

Не могу избавиться от ощущения, что во всем происходящем присутствует налет ненатуральности, какой-то игры в путч, причем с обеих сторон. Конечно, к Краснопресненской подтянуты танки, и далеко не игрушечные. Но все же нет никаких оснований утверждать, что они в любой момент могут открыть огонь по Белому дому и по людям вокруг него. С командирами подразделений, стоящих на подступах к Пресне, в этот день не довелось пообщаться, не мой уровень, но с офицерами среднего звена поговорил. Они, конечно, отвечали с большой неохотой, но даже по тому, что цедили сквозь зубы, чувствовалось – им не по душе выполнять то, что приказано выполнить. Это явный признак потери мотивации, которая зачастую и приводит к бездействию и поражению.

Хотя, надо признать, в том, что происходило сегодня, есть и тревожный симптом, указывающий на вероятность штурма – тихо, не говоря никому ни слова, Белый дом покинули практически все сотрудники аппарата главы российского правительства. Эвакуировались в неизвестном направлении. Час назад ко мне заходил парламентский корреспондент Интерфакса и рассказал (перепроверять сведения не у кого и некогда), что часов в семь вечера премьер всех своих людей распустил по домам и сам дематериализовался, оставив на хозяйстве слегка выпившего для храбрости секретаря. На вопрос: «Почему многих помощников Силаева сейчас нет на рабочем месте?», тот реагирует с раздражением: «Нет, потому что так надо!», но успокоившись, дает понять, что в этом заключена некая политическая хитрость. Мол, если президент Ельцин и его команда будут захвачены гэкачепистами, то должна оставаться на свободе другая часть российского руководства, премьерская, которая и продолжит борьбу.

…Половина второго ночи. По внутреннему радио Белого дома, с трансляцией на улицу, выступает Руцкой. Говорит о готовящемся штурме. Просит людей отойти на 50 метров от здания с тем, чтобы в случае обстрела никого не поранило разбитым оконным стеклом. По эмоциональной заряженности – это речь коменданта осажденной неприятелем крепости, призывающая ее защитников к последнему и решительному бою. Кажется, еще мгновение – и вице-президент затянет, а следом за ним подхватит и вся площадь: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!».

Руцкой еще не закончил говорить, а из секретариата президента уже сообщают: все помощники Ельцина должны собраться у него в приемной. На всякий случай беру с собой автомат и выхожу из кабинета. Полуосвещенный коридор пятого этажа, перегороженный баррикадами из столов и стульев, рождает ощущение нереальности происходящего. Еще острее она чувствуется здесь, в приемной, – полумрак, верхний свет погашен и горит только настольная лампа на бюро у секретаря, да и та в полнакала. Мир теней. Присматриваюсь к коллегам – большинство с оружием. У кого-то пистолет, у кого-то автомат. Спрашиваю Суханова:

– Как думаете, верхний свет не зажигают из-за снайперов? Руцкой говорил, они засели на крышах соседних домов.

– И поэтому, наверное, тоже. Но вообще-то нам Крючков электричество отрубил, сидим на резервном питании.

– Почему вы решили, что это Крючков?

– А кто же еще?!

Перейти на страницу:

Все книги серии Лихолетье: свидетели 1990-х

Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…
Борис Ельцин. Воспоминания личных помощников. То было время великой свободы…

То было время великой свободы, которая зачастую противоречила здравому смыслу. Эту свободу привнес первый президент России Борис Ельцин. Взбалмошный самодур и жесткий политический лидер, сложный и противоречивый человек. О том, каким был Борис Ельцин, как принимались политические решения, повернувшие ход истории страны, вспоминают люди, входившие в круг самых близких, доверенных лиц: его пресс-секретарь (Павел Вощанов), первый помощник (Лев Суханов), министр финансов (Борис Федоров), близкий друг (Михаил Полторанин) и начальник службы безопасности президента (Александр Коржаков) рисуют сложный и многогранный портрет не только «царя Бориса», и но и целой эпохи.

Александр Васильевич Коржаков , Лев Евгеньевич Суханов , Михаил Никифорович Полторанин , Михаил Полторанин , Павел Игоревич Вощанов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное