Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

[Превыше пирамид] - [Радио Свобода © 2013]

Давно я уже чувствовал за собой некий долг — высказаться о романе Леонида Леонова «Пирамида». Прочесал весь русский интернет — не нашел ничего интересного. Правда, у Леонова есть свои поклонники, но из тех, о которых говорится: с такими друзьями и врагов не надо. Его пытаются затащить к себе красно-коричневые деревенщики. Что касается пристойной прессы, то видно, что у ее работников просто не хватает времени поднять это сочинение — объемом в полторы тысячи страниц. Времена сейчас быстрые, газетно-интернетные. Телесериал из «Пирамиды» тоже не сделаешь: Леонов писатель фантастический, даже гротескный, отнюдь не реалист, хотя внешность его обманчиво-реалистическая, он умеет крепко описать быт, реалии существования, особенно пейзаж. Вообще Леонову не повезло: он остается в памяти как советский классик, и числится в массово-интеллигентском сознании чуть ли не в ряду кавалеров золотой звезды, тем более, что советская власть действительно все возможные медали на него навесила, как на Брежнева. Поставить его вместе с Шолоховым было бы точнее, но ведь и Шолохов неприятные ассоциации вызывает. Хотя Леонов такой халтуры, как вторая часть «Поднятой целины», не писал. И даже нельзя сказать о Леонове, как о многих, что он сначала писал хорошо, а потом плохо. В том-то и дело, что писал он всегда хорошо. Он только начал повторяться, застрял на месте. Вернее — покатился по инерции. Леонов начинал в лесковско-ремизовской манере, но очень скоро его захватил и подавил Достоевский, инерция его от Достоевского. О молодом Леонове еще Шкловский писал: он так удачно подражает Достоевскому, что заставляет усомниться в собственном таланте. Герои, конфликты, ситуационные блоки — почти всё у него от Достоевского. Кроме языка: а это очень много, это для писателя почти всё. Язык у Леонова свой, его ни с кем не спутаешь, узнаешь мгновенно. Любимые инварианты из Достоевского у него — Сонечка Мармеладова (вариант — Марья Лебядкина), Настасья Филипповна и Мармеладов. Неоднократно появляется Шигалев — последний раз именно в «Пирамиде», в образе фининспектора Гаврилова. Хуже со Свидригайловым — в лучшем случае получается князь Вальковский, хотя в «Пирамиде» Леонов его возводит аж в Сатану.

Трудно, конечно, было советскому писателю ходить под Достоевским. Когда Леонов наконец дал себе волю, пиша «Пирамиду» заведомо в стол — кто мог в начале, скажем, семидесятых годов думать, что доживет до конца советской власти? — то и получилась, что Достоевский не помог ему, а повредил. «Пирамида» неизбежно вызывает на сравнение с Достоевским: Леонов замахнулся здесь на Великого Инквизитора, весь роман подвел к этой сцене, в которой Сталин высказывается перед ангелом Дымковым, а тот, как и полагается, молчит. Не получилось — самое мягкое что можно сказать. Холостой выстрел. Зря.

И если подумать, то советская власть здесь в сущности ни при чем. Она Леонову, можно сказать, и не мешала: не в том смысле, что он к ней приспособился, а внутренне не мешала. Антисоветский роман «Пирамида» написан точно так же, как и «советские» — «Русский лес» и «Дорога на океан», даже «Соть». Случай Леонова: его не советская власть погубила, а великая русская литература, Достоевский погубил. «Погубил», конечно, слишком сильное слово — но помешал стать собой. И совершенно ясно, что не будь советской власти — с Леоновым было бы то же самое.

Это самое интересное, что выносишь из чтения «Пирамиды»: полную убежденность в том, что искусству нет дела до идеологии, что она ему не мешает. Если искусство есть, ему не вредит никакая идеология. Читая «Пирамиду», я всё время вспоминал Эйзенштейна, даже посмотрел еще раз «Ивана Грозного». Нужно быть совсем уж суровым ригористом или совсем уж легковесным либералом, чтобы глядя «Грозного», думать о Сталине. Правильно думать — об Эйзенштейне.