Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

Серьезные американские авторы уже пишут об этом — именно о том, что такая аналогия с коммунизмом и с победой в Холодной войне, что называется, не эвристична. Советский коммунизм вступил в глобальное соперничество с Западом на одной, в сущности, почве: на социально-экономической. Чья система окажется лучше? Спор был решен заранее: социалистическая экономика советского образца против рыночно-капиталистической конкурировать не способна. Это была та же если не система, то культура — модернистско-рационалистическая, индустриально-технологическая.

То есть — западная культура.

Да, и если вспомнить, опять же, Маркса, социалистические производственные отношения сковывали производительные силы даже такой огромной и богатой страны, как Советский Союз. Вот эта самая командно-административная система. Но цели были сущностно тождественны: наибольшее удовлетворение растущих материальных потребностей населения.

Говоря иначе, коммунизм хотел модернизации, а мусульманский мир ее не хочет, так?

Выяснилось нечто большее, чем неспособность мусульманского мира к демократии — или нежелание этой демократии. Президент Буш говорит: «Всякий человек естественно хочет быть свободным», и звучит это очень убедительно. Но это проекция американской ментальности на целый мир. Свобода — штука хлопотная, чреватая самыми неожиданными последствиями. Человеку свойственно довольствоваться обычным, привычным, рутинным. «Дуйте в рутину!» — советовал умный человек Чехов.

Но ведь нельзя же отрицать, что демократически-правовой порядок, в конце концов, обеспечивает людям большую безопасность этой самой «рутины», чем кошмарные фантазии какого-нибудь Саддама Хуссейна, не говоря уже о его кумире Сталине.

Верно, но раньше надо добраться до этого самого конца концов, куда так не терпится Фрэнсису Фукуяме. И потом вот чего еще забывать не следует. А действительно ли самосохранение — последний, если не единственный стимул человека, его первичный инстинкт, так сказать? Есть же еще так называемое «упоение в бою и бездны мрачной на краю», о которых писал классик в тесной ассоциации с Аравийской пустыней. Кстати сказать, оказавшейся нефтеносной. Вот тут-то настоящая бездна и разверзлась!

Или — если от поэзии перейти как бы к науке. Существует же, говорят, влечение к смерти. И ведь чем аргументировал Фрейд? Жизнь — при том, что все за нее цепляются, — бессознательно тяготит, она полна напряжений. Легче, так сказать, безопаснее — не быть.

Я читал у одного незначительного, но умного автора, что высшая форма магометанской культуры, ее идеальная цель — искусно организованный комфорт. Знаете, чтоб фонтан журчал в тени. Вот в раю, так говорят, и будет. Но в так называемой иудео-христианской культуре не принято, не разрешается нудить рай, а у магометан поощряется — гибелью в бою с неверными.

Знаете, Борис Михайлович, из ваших же рассуждений получается, что свобода и жизнь равноценны, равны, тождественны, ибо та и другая предполагают негарантированность, метафизическую нестабильность, экзистенциальную хрупкость.

Ну да, и это на языке того же экзистенциализма называется «тревога». Не как психологическое состояние, а как некая бытийная категория (Хайдеггер так и говорит — «экзистенциал»). Экзистенциализм и есть философия свободы, подлинный язык европейской культуры. Европейской, а не американской, подчеркиваю.

Ибо американской культуре, да и американской душе, свойствен оптимизм?

Конечно, но самое важное, что появилось сейчас в американском умонастроении — этот оптимизм начинает утрачивать свои радужные краски. Мир стал единым фактически, не будучи единым культурно. То есть, выясняется, что американский идеал, при всей своей логической и прагматической неоспоримости — не универсален. Произошел «дефолт» здравого смысла как всеобщей истины — вот, нынешняя «американская трагедия». Изгнание из рая, если хотите. А куда из рая выгоняют? В историю, которой, увы, нет конца. А если и есть конец, то весьма нежелательный, не по Фукуяме. В наш-то термоядерный век. Помните, что сказал по этому повод Сартр? Про атомную бомбу?

Еще бы! Это же самый знаменитый тезис Сартра: атомная бомба — окончательное доказательство человеческой свободы, ибо с ее появлением человек может уничтожить само бытие.