Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

Об этом и написан «Серебряный голубь». Герой романа — молодой интеллигент Петр Дарьяльский бросает нежную невесту Катю, зачарованный рябой бабой Матреной, женой деревенского сектанта столяра Кудеярова. В некотором роде персонификация культуры и стихии, Запада и России. Дарьяльский хочет слиться с народной жизнью, войти в неизреченные ее глубины. О некоем синтезе думают и сектанты, «голуби», ближе всего напоминающие хлыстов: они хотят, чтобы от Дарьяльского и Матрены родился какой-то новый бог. И этот мистический роман культуры и стихии кончается тем, что Петра убивают.

Народ — это бездна, грозящая конечной гибелью: так надо понимать «Серебряный голубь». Значение романа современники увидели в том, что в нем художественно исследуется привычная в России народническая тема, тема греха перед народом и вины перед ним — в новом, религиозном ключе. Лучше всего написал об этом Бердяев в статье «Русский соблазн»:

«Интеллигенты нового мистического образца ищут в народе не истинной революционности, а истинной мистичности. Надеются получить от народа не социальную правду, а религиозный свет. Но психологическое отношение к народу остается таким же, каким было раньше: та же жажда отдаться народу, та же неспособность к мужественной солнечности, к овладению стихией, к внесению в нее смысла. <…> Сам Белый не в силах овладеть мистической стихией России мужественным началом Логоса, он во власти женственной стихии народной, соблазнен ею и отдается ей. <…> Белый — стихийный народник, вечно соблазненный Матреной, полями, оврагами и трактирами, вечно жаждущий раствориться в русской стихии. Но чем меньше в нем Логоса, тем более хочет он подменить Логос суррогатами — критической гносеологией, Риккертом, методологией западной культуры. Там ищет он мужественной дисциплины, оформляющей хаос русской мистической стихии, предотвращающей распад и провал. Чем более соблазняет его Матрена, чем более тянет его раствориться в мистической стихии России с ее жутким и темным хаосом, тем более поклоняется он гносеологии, методологии, научному критицизму. <…> В критической методологии и гносеологии так же мало Логоса, как и в Матрене и в Кудеярове. И нет такой методологии, которой можно было бы овладеть Матреной».

Белый говорил позднее, что в «Серебряном голубе» он предвещающе описал явление Распутина, феномен распутинщины. А о своем «Петербурге» — как о революционном романе с темой конца петербургского периода русской истории. Но «Петербург» так же двусмыслен, как и «Серебряный голубь». В нем воплощенная воля Петра предстает безжизненной геометрией не только города, но и людей, в нем обитающих, памятник Петра, Медный всадник взбирается на чердак революционера Дудкина, и надо всем нависает монгольская голова, сползаются какие-то бредовые персы, а герой «Петербурга» Николенька Аблеухов по заданию террористов готовится убить своего отца сенатора Аблеухова. Проза Белого, как и его стихи, — род некоего апокалиптического пророчества о гибели России:

Довольно, не жди, не надейся —

Рассейся, мой бедный народ!

В пространство пади и разбейся

За годом мучительный год!

<…>

Где в душу мне смотрят из ночи,

Поднявшись над сетью бугров,

Жестокие, желтые очи

Безумных твоих кабаков, — 

Туда, где смертей и болезней

Лихая прошла колея, —

Исчезни в пространство, исчезни,

Россия, Россия моя!  

«Отчаяние», июль 1908

Или в стихотворении «Веселье на Руси» (1906):