Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Позднесоветские, послесталинских лет, работы Лидии Гинзбург, собранные в книгах «О лирике» и «О психологической прозе», читать можно, это, конечно, не спичечный коробок, но в общем-то не выходят за рамки хорошего вузовского учебника; подчеркиваю — хорошего. Большего не позволяли, настоящая оригинальность и необычность подавлялись у всех и всюду.

Резюмировать этот сюжет — о литературной жизни Л.Я. Гинзбург — можно процитировав опять же одну ее запись о Шкловском:

Для Шкловского мои статьи чересчур академичны.

— Как это вы, такой талантливый человек, и всегда пишете пустяки.

— Почему же я талантливый человек? — спросила я, выяснив, что все, что я написала, — плохо.

— У вас эпиграммы хорошие и записки, вообще вы понимаете литературу. Жаль, жаль, что вы не то делаете.

Но, в конце концов, Лидия Гинзбург сделала как раз то.

Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/414405.html

* * *

[Русский европеец Иванов-Разумник] - [Радио Свобода © 2013]

Разумник Васильевич Иванов, писавший под псевдонимом Иванов-Разумник (1878—1946), — очень интересный, а, пожалуй, и характерный пример эволюции русской левой, если угодно, революционной интеллигенции, пример значительного углубления лево-интеллигентской мировоззрительной культуры. Он являет собой живое опровержение той острой и верной, но однобокой критики, которую дали русской интеллигенции авторы сборника «Вехи», разоблачившие идеалы интеллигентского поклонения народу, ее культурный нигилизм, ее, как иногда говорили, народническое мракобесие. Для показательного русского интеллигента кумирами были Белинский и Чернышевский, а не Толстой и Достоевский, для него освобождение и счастье народа было важнее духовно-культурного творчества. Но как раз к моменту появления «Вех» (1909) открылись новые пути для передовой, то есть прогрессивно-мыслящей, левой интеллигенции, и как раз Иванов-Разумник стал едва ли не главной фигурой этого новой интеллигентской ориентации. Для какого-нибудь Варфоломея Зайцева, да и для Писарева Толстой интереса не представлял, для Добролюбова Достоевский — всего-навсего бывший петрашевец, которого в этом качестве надо одобрить; а Иванов-Разумник уже писал о Толстом и Достоевском, уже ввел их в интеллигентский горизонт. Невозможно представить читающим Блока — Чернышевского, который называл Фета идиотом, а Иванов-Разумник был не только читателем и истолкователем Блока и Белого, но и личным их другом — человеком их круга, их духовных интересов. Он понимает автономность духовного творчества, независимость его от требований общественной борьбы. В этом смысле Иванов-Разумник — явление всячески отрадное, свидетельство, несомненно, шедшего в России культурного прогресса. Этот процесс сорвала большевицкая революция с ее новым, на этот раз государственным уже культурным погромом, заново сузившим русский духовный кругозор, загнавшим культуру в старый популистско-просветительский тупик.

Основное сочинение Иванова-Разумника — вышедшая в 1906 году двухтомная «История русской общественной мысли», с подзаголовком — «Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни». По существу это история русской литературы XIX века и русской интеллигенции, которую автор видит не интеллектуально-специализированной группой, а носителем нравственного сознания в России: типично русская специфика. Мещанство в понимании Иванова-Разумника — то, что сегодня бы назвали бы конформизмом. Интеллигенции же присущ индивидуализм как мысль об освобождении личности, но также и народной массы от всякого рода общественных пут — политических и экономических. В этом же смысле употребляется еще одно понятие — субъективизм: термин, обладающий у Иванова-Разумника предельно позитивной коннотацией. Попросту говоря, это примат личности, ее свобода — или освобождение, нравственный императив борьбы за такое освобождение. Иванов-Разумник — поклонник и даже прямо ученик-последователь поздненароднического теоретика Михайловского, говорившего о субъективном методе в социологии. Иванов-Разумник углубляет термин: субъективизм у него «не метод и не прием, а доктрина, вполне определенное социологическое воззрение и не только социологическое, но и гносеологическое, и психологическое, и этическое; субъективизм есть этико-социологический индивидуализм».