Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Но в наследии Флоренского была одна особенность, которая избыточно обостряет восприятие его духовного наследства: он был священником. И как всегда сегодня в таких случаях, началась активизация православных кругов, претендующих на звание единственно правомочных хранителей наследства философа. Его стараются представить если не ортодоксальным православным философом, то образцом православной духовности, более того — столпом некоего гиперкультурного консерватизма. Вокруг отца Павла начинается разлитие елея, деревянненького маслица, как сказал бы Иудушка Головлев. Этому нужно решительно противостать. Флоренский был и всю свою жизнь оставался выразительнейшим воплощением культурной атмосферы серебряного века — времени очень двойственного, прельстительного — в церковном смысле прелести как соблазна — и, попросту говоря, двусмысленного. Интересно, что в этом качестве церковной ортодоксии не приняли Флоренского сами современники, усмотревшие в его форсированном православии искусственность, эстетическую игру, стилизацию. Бердяев так и назвал статью о Флоренском — «Стилизованное православие». Церковности Флоренского не поверили, увидели в ней маскарад.

Вот что писал Бердяев в этой статье о первом фундаментальном сочинении Флоренского — книге «Столп и утверждение истины» (эти столп и утверждение — Церковь, православная поместная церковь, причем взятая со всеми ее историческими и чуть ли не бытовыми мелочами):

Все кажется, что свящ. Ф. — оторвавшийся декадент и потому призывает к бытовой простоте и естественности, — духовный аристократ и потому призывает к церковному демократизму, что он полон греховных склонностей к гностицизму и оккультизму и потому так непримиримо истребляет всякий гностицизм и оккультизм. … Я не смею заподазривать искренности и глубину религиозной жизни свящ. Флоренского, не считаю даже возможным говорить об этом. Не сомневаюсь в подлинности и значительности религиозных переживаний автора «Столпа и утверждения истины», но выявление этих переживаний в форме архаического православия есть стилизация.

А вот что писал позднее о Флоренском протоирей Георгий Флоровский в своей этапной книге (1937) «Пути русского богословия»:

Флоренский много говорит о церковности и соборности, но именно соборности меньше всего в его книге…. Самая соборность церкви распадается для него в множественность интимных дружественных пар, и двуединство личной дружбы психологически для него заменяет соборность… И тот опыт, о котором Флоренский говорит в своей книге, есть именно опыт психологический, опыт переживаний.

Об этих парах язвительно писал Бердяев: «Это у Флоренского совершенно индивидуально, лично, он оправославливает античные чувства». Что такое античные чувства, люди того времени прекрасно знали и употребляли это выражение в совершенно однозначном смысле.

Флоровский продолжает:

Не из православных глубин исходит Флоренский. В православном мире он остается пришельцем. По своему внутреннему смыслу это очень западническая книга. Книга западника, мечтательно и эстетически спасающегося на Востоке. Романтический трагизм западной культуры Флоренскому ближе и понятнее, нежели проблематика православного предания. И очень характерно, что в своей работе он точно отступал назад, за христианство, в платонизм и древние религии, или уходил вкось, в учения оккультизма и магии.

Можно привести еще одну оценку, и тоже церковного автора — протоирея Зеньковского, автора фундаментальной «Истории русской философии»: