Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

В «Глянце» есть образ и сцена, пародирующие Никиту Михалкова. Это — мать героиня, спившаяся, страшная, испитая баба, живущая, кроме водки, козьим молоком (держит козу, «сталинскую коровку»), но почему-то с ярко накрашенными губами. Потом к этому присоединяется даже бант. Это Россия в репрезентации брата Никиты, украшающего то, что по определению украсить невозможно. А сцена, в которой подружка героини привозит родителям деньги от дочки и помогает усмирять забуянившего папашу, — пародийное воспроизведение сцены из фильма «Родня» — лучшего, по-моему, фильма Михалкова. Там сам он играл мужа-алкоголика, которого разыскивает давно им брошенная жена. Великолепно играл.

Теперь же он играет умеренно пьющего русского патриота, озабоченного благом Родины. Забыв, похоже, главный русский тезис: где водка, там и родина.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/425621.html

* * *

[Русский европеец Иннокентий Анненский] - [Радио Свобода © 2013]

Иннокентий Федорович Анненский (1855—1910) — один из отцов-основателей русского поэтического модернизма, новой русской поэзии. Два имени тут называют — Хлебников и Анненский. Влияние Анненского не так было заметно, но никак не меньше того, что принесли в русскую поэзию потомки таинственного будетлянина, председателя земного шара Велемира Хлебникова. Сами футуристы, кстати, тоже черпали из Анненского, об этом есть в стихах Маяковского. Ни с чем не сравнимое воздействие оказал Анненский на поэзию русского акмеизма, на Ахматову, особенно. Есть исследователи, которые склонны отрицать такое влияние, — например, авторитетнейший Михаил Гаспаров. Но здесь можно с ним и не согласиться. Тематически или, скажем так, мировоззрительно, у акмеистов и правда немного от Анненского, но в их стихах мы все время слышим то, что сейчас называется интертексты Анненского. И у Пастернака они слышатся; я, например, считаю, что «Мухи мучкапской чайной» у него — от Анненского. Даже у Маяковского, даже в его сатириконских стихах такая связь порой чувствуется.

Вот важные слова Максимилиана Волошина, позволяющие увидеть главное в этой связи:

Это был нерадостный поэт. Поэт будничных слов. <…> Для него слово оставалось сурово будничным, потому что он не хотел сделать его именем, то есть одухотворить его призывной, заклинающей силой… То, что было юношеского, гибкого, переменчивого и наивного в характере Иннокентия Федоровича, не нашло отражения в его стихах. Но <…> для выражения мучительного упадка духа он находил тысячи оттенков <…> Ничто не удавалось в стихах Иннокентию Федоровичу так ярко, так полно, так убедительно законченно, как описание кошмаров и бессонниц. <…> Страшно редки в его лирике слова, выводящие из этого круга обыденности <…> и какие это все бескрылые, безвольные слова, сравнительно с тою сосредоточенной, будничной силой, которая говорит в его кошмарах.

Установка на обыденное слово — это и есть акмеизм. И вот послушайте:

Ты опять со мной, подруга-осень,

Но сквозь сеть нагих твоих ветвей

Никогда бледней не стыла просинь,

И снегов не помню я мертвей.

Я твоих печальнее отребий

И черней твоих не видел вод,

На твоем линяло-ветхом небе

Желтых туч томит меня развод.

До конца вас видеть, цепенея…

О, как этот воздух странно нов…

Знаешь что… я думал, что больнее

Увидать пустыми тайны слов…

Я слышу здесь и Мандельштама раннего («Золотой»), и Ахматову с ее рваным, спотыкающимся синтаксисом. Этот синтаксис, эти приемы пошли у них от стихов Анненского, для которого они меньше всего были «приемом», но самым ритмом его неровного дыхания, задыханиями сердечного больного. Вот так и происходит в литературе, в поэзии — по слову самого Анненского: «И было мукою для них, Что людям музыкой казалось» (стихотворение «Смычок и струны»).

Но каждый из них за это расплатился по-своему.

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.