Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Борис Парамонов: Нынешняя книга может рассматриваться как необходимое дополнение предыдущей книги Волкова “Волшебный хор”, посвященной жгучей для России теме “писатель и власть”. Можно сказать шире – литература и власть, культура и власть в России. Их взаимоотношения всё еще не приняли столь естественную для развитого общества форму мирного сосуществования – прежде всего потому, что в России сама власть не стала еще нейтральной культурной формой, всего лишь одним из слагаемых общественного бытия. Власть в России хочет быть всеобщим определением национальной жизни. Соответственно рождается реакция – как стремление выставить эстетическую культуру на роль общественной доминанты. Есть две известные формулы, эту гипертрофию литературы фиксировавшие: писатель в России и всегда был вторым правительством (Солженицын) и – поэт в России больше чем поэт (Евтушенко).

Но помимо этих двух расхожих формул есть еще одна, не столь популярная, но не менее значимая, - это следующее высказывание Владимира Набокова в мемуарной книге “Другие берега”:

Диктор: “Я нашел способ расшевелить невозмутимость Бомстона, только когда стал развивать ему мысль, что русскую историю можно рассматривать с двух точек зрения: во-первых, как своеобразную эволюцию полиции (странно безличной и как бы даже отвлеченной силы, иногда работающей в пустоте, иногда беспомощной, а иногда превосходящей правительство в зверствах – и ныне достигшей такого расцвета); а во-вторых, как развитие изумительной вольнолюбивой культуры”.

Борис Парамонов: Соломон Волков ищет, как мне кажется, некий третий путь и в этом поиске как раз и открывает некоторые необходимые связи власти и культуры в России. Эти связи существовали отнюдь не всегда, и Волков не утверждает противоположного, но старается увидеть в русской культурной истории то, что забывалось за всякого рода идеологическими предпочтениями. В России существовали не только госбезопасность и вольнолюбивая, то есть оппозиционная, культура – вот что хочет показать Волков. Русская культура на протяжение многих и плодотворных для нее лет была целостным выражением национальной жизни.

Мы приводили высказывания Солженицына, Евтушенко и Набокова, а Волков приводит очень важные для его темы слова Пушкина:

Диктор: “…со времени восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на почве образованности. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и не охотно”.

Борис Парамонов: Это хорошо известный сюжет: в русской истории был период, когда именно власть была проводником культуры и всяческого просвещения. Весь восемнадцатый век, с петровской реформы начиная, лежит на этой линии развития, и смело можно сказать, эта линия заходит и в девятнадцатый век на добрую его четверть. Причем это было время не только заимствования иноземных форм, но и началом русского просвещения: чего стоит одна фигура Ломоносова. И тут можно считать символическим тот факт, что писателям случалось занимать министерские посты: Державин и Дмитриев. А историограф Карамзин, а воспитатель царского сына – будущего Александра Освободителя Жуковский! Главы о восемнадцатом веке и его культурных персоналиях показались мне особенно удачными в книге Волкова. У него нашлось место – и очень умело найденное – даже для Баркова. Имена Карамзина и Жуковского как раз и выводят нас за рамки восемнадцатого столетия, - а в девятнадцатом и произошел некий надлом прежнего синтеза власти и просвещения в России. Рубежным событием было восстание декабристов. То есть расхождение началось с Николая Первого, что и фиксируется в качестве неоспоримой истины. И вот Соломон Волков показывает – без особой эмфазы, но, в общем, и не скрывая своего взгляда на предмет, - что это было не совсем так.