Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Дмитрий Волчек: В конце 80-х его работы о гендерных проблемах казались абсолютно революционными. Да, может быть, остаются такими и до сих пор, непревзойденными в российской сексологии.

Владимир Шляпентох: Именно – для России. По сути, расцвет личности Игоря наступил с периодом перестройки. Он сумел тогда полностью освободиться от цепей прежней системы и стал говорить то, что его больше всего интересует, что его больше всего привлекает в обществе и в науке. Игорь был глубоким западником и глубоко преданным западной цивилизации, западным идеалам, западной демократии человеком. И именно поэтому он стал таким защитником прав гомосексуалистов в России. Между прочим, это был серьезный гражданский акт, потому даже окружающие его люди (боюсь, что надо туда включить и меня) с неким скепсисом относились к его поглощенности этими проблемами. Нам казалось, что в обществе есть более серьезные дела, чем права гомосексуалистов или даже гендерные проблемы. Но Игорь был здесь неутомим, неустрашим и абсолютно не реагировал на определенную настороженность. И в этом смысле он был истинным демократом, тем, кто понимает по-настоящему, лучше, чем многие другие, что такое гражданские права личности.

Дмитрий Волчек: Люди, которые общались с ним в последнее годы, говорят, что он очень скептично оценивал все происходящее в России, был опечален происходящим, не видел никакого будущего для страны. Была у вас возможность говорить на эти темы в последние годы?

Владимир Шляпентох: Дело в том, что Игорь был глубоким пессимистом, пессимистом экзистенциональным. И он смотрел очень мрачно на свое собственное будущее. Когда мы с ним встречались в Америке или даже в России, он очень упорно твердил о близкой смерти, о бессмысленности жизни. Поэтому при оценке его социально-политических взглядов надо учесть и экзистенциональный факт. Но он, конечно, был реалистом, он знал, что такое истинная демократия, что такое истинные человеческие права и, конечно, его не могло радовать то, что он видел в России после 2000 года.

Дмитрий Волчек: Чем, на ваш взгляд, был вызван этот внутренний пессимизм? Его ведь нельзя было назвать неудачливым человеком?

Владимир Шляпентох: О, нет! Он был преуспевающим ученым и в советские времена. Он очень рано защитил докторскую диссертацию, он даже защитил две кандидатские диссертации – одну по истории, другую по философии: довольно редкий случай в советский жизни. Он был преуспевающим и нередко бывал в ЦК нашей партии. Так что он совсем не был на задворках общественной жизни в стране в 60-е годы. Не следует его рисовать в этом смысле затворником, отнюдь нет. А в последующие годы его репутация, престиж могли только укрепиться. Он был очень известен на Западе. С колоссальным наслаждением я его встречал на социологической американской конференции, где-то в конце 80-го года, это был для меня большой праздник его увидеть Он часто приезжал в Америку, мы с ним принимали участие в конференции, которую организовывал его ученик в Лас-Вегасе. Но он был одиноким человеком, он не был никогда женат, он всегда жил со своей мамой, после смерти мамы он стал еще более одиноким. Поэтому, если говорить о серьезном анализе личности, то вы должны включаться в его жизнь, в его реальные человеческие проблемы, которые сильно влияют и на общеполитические взгляды. Игорь был глубокий пессимист – это главное впечатление, которое у меня осталось от моих встреч с ним. Меня поразило, насколько он был пессимистичен. Я общался с нашими общими коллегами Ядовым, Здравомысловым, моим любимым Шубкиным, не говоря о Грушине, Заславской – все они были, в общем, оптимисты. Игорь резко выделялся среди них.

Дмитрий Волчек: Культуролог Борис Парамонов, как и Владимир Шляпентох, познакомился с Игорем Коном в шестидесятые годы.