Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Борис Парамонов: Появились сведения, что в нью-йоркском транспорте снова будут вывешивать стихотворные плакаты, что называется Poetry in motion, поэзия в движении. Газета ''Нью-Йорк Таймс'', сообщившая об этом, говорит, что эта инициатива, начатая в 1992 году, зародилась первоначально в лондонском метрополитене, но нам помнится, что этот проект выдвинул Иосиф Бродский, когда ему предоставили почетную синекуру Библиотекаря Конгресса. Вроде того, как в Англии существует титул поэта-лауреата, по очереди присуждаемый тому или иному барду, что предполагает – ни в коем случае не обязательно – написание стихотворений на случай, скажем, на свадьбу принца Уэльского. Вот и Бродский, должно быть, счел себя обязанным что-то такое общественно полезное сделать и придумал расклеивать в вагонах сабвея и автобусах плакаты с двумя-тремя строчками из того или иного поэта. Он первым и начал: помню, что появился его двухстрочный стишок о жизни и смерти – забавный и в рифму, вот только самого стишка не помню.

Александр Генис: А я помню.

Sir, you are tough, and I am tough.

But who will write whose epitaph?

Я даже попросил Владимира Гандельсмана перевести эти стихи. У него получилось так:

Того, кто вздул меня, я тоже вздую.

Но кто кому закажет отходную?

Заметьте, Борис Михайлович, что в этом написанном по-английски двустишии обращает на себя внимание изощренная грамматика и неожиданная рифма. Два достоинства своей поэзии, который Бродский всеми силами пытался сохранить и в английском переводе.

Борис Парамонов: Пожалуй, но важно, что тогда же Бродский заговорил о том, что поэзия должна выйти за рамки книжного переплета и стать вездесущей, как природа. Нужно, мол, стихотворные сборники предлагать вместе – или вместо? – так называемых супермаркетовских книжонок и газетенок - всякая макулатура на стойке рядом с кассиром, идущая чуть ли не на сдачу. Есть даже такой термин – ''супермаркетс таблойд''. До этого дело не дошло, но в сабвее стишки появились, непонятно для чего. Впрочем, говорят, что это исполняло роль рекламы и способствовало вроде бы вящей продаже поэтических книжек. Так мне говорила Вера Павлова, некий афоризм которой был тиражирован в этом качестве в переводе ее мужа-американца, и очень этим довольная. Но и в таком случае это служит интересам поэта, а не самой поэзии и предполагаемым ее читателям. Потом это дело прекратилось, и вот теперь вроде бы начинается.

На мой взгляд, это дурацкая идея, да простят меня покойный Бродский и живая Павлова. Никакой поэтический ''саунд байт'' – броская запоминающаяся фраза – не способен вызвать и, тем более, удержать интерес к поэзии. Предполагалось что-то вроде гипнопедии – обучения иностранным языкам во время сна бубнящим под подушкой магнитофоном. Но в вагонах здешнего транспорта много чего навешано. Мне, например, чаще всего встречался и больше всего запомнился рекламный плакат некоего проктолога, при помощи лазера удаляющего бородавки из прямой кишки. Как видите, даже я, человек поэзии не чуждый, этот двухстрочник Бродского забыл, а рекламу помню. Стишки появляются и исчезают, а этот бородавочник до сих пор, кажется, висит.

Александр Генис: Я, Борис Михайлович, Ваших чувств не разделяю. Другой вопрос: можно ли свести поэзию к экстракту, выжимке?

Борис Парамонов: Конечно, нельзя, хотя ''саунд байтс'' встречаются в поэзии всех времен и народов. Ну, например: в Россию можно только верить. Или: быть или не быть – вот в чем вопрос. Это стало чем-то вроде пословиц и поговорок. Но это знание ни к чему не обязывает и ничему в общем не учит.

Вот, скажем, Владимир Соловьев написал автоэпитафию:

Под камнем сим лежит

Владимир Соловьев.

Сначала был пиит,

А после философ.

Прохожий, убедись из этого примера,

Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.

Этот стишок, в рассуждение образовательных целей, никак не потянет человека читать философию или даже стихи Владимира Соловьева. Все эти обрывки и огрызки в лучшем случае следует воспринимать как шутку, и то двустишие Бродского было как раз шутливым.

Александр Генис: Но Бродский явно не шутил, когда в своей Нобелевской речи говорил, что о человеке легче всего судить по тем книгам, которые он читал, и что эстетическая оценка важнее этической.

Борис Парамонов: Я-то готов с этим согласиться, но нельзя не признать, что к большинству человечества такой критерий не применим. Не то что в этих отрывках, но и в целом поэзия громадному большинству человечества не нужна.