Борис Парамонов на радио "Свобода" -2011

Борис Парамонов: Именно поэтому тут самое место сказать, что им, англоязычным читателям, не будет понятно само название этой книги Пелевина, даже ''ананасная вода'', не говоря о ''прекрасной даме''. Мы-то понимаем, что это отчасти от Блока, отчасти от Маяковского: ''ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй''. К тому же у Маяковского как раз словосочетание ''ананасная вода'' есть в одном стихотворении; процитирую его в смягченном варианте: ''Я лучше дамам в баре буду Подавать ананасную воду''. Очень интересная, как всегда у Пелевина изобретательная игра: то ли обслуживает иностранных клиентов, то ли пророчит скорый их конец. В словесном своем мастерстве Пелевин даже не прозаик, а поэт: поэзия и есть игра с неоднозначностью словесных смыслов, с их оттенками и боковыми значениями.

Поэтому говоря о Пелевине, нужно прежде всего иметь в виду его художественное мастерство, а не тематику. Нельзя сказать, что у него нет темы или тем: конечно, есть, и любимейшая – восточная философия.

Александр Генис: Но на первом плане тут все-таки не Восток, а именно американская тематика. Так зачем, по Вашему, Пелевину понадобилась Америка?

Борис Парамонов: Опять-таки главным образом в художественных целях. На чем сегодня вообще можно строить художественную прозу? Вспомним Мандельштама, еще в 1928 году написавшего статью ''Конец романа''. Роман всегда строился на сюжете личной судьбы, а какие сейчас личные судьбы? – писал Мандельштам.

Александр Генис: Он писал, что люди выброшены из своих биографий, как биллиардные шары из луз.

Борис Парамонов: Поэтому содержание эпохи – движения масс. Посмотрите на Египет.

Но оказалось, уже в печальном опыте соцреализма, что об этом тоже толком не написать, хотя попытки были, иногда вроде бы и удавшиеся. Сам Мандельштам считал удачным таким опытом ''Железный поток'' Серафимовича. Попробуйте прочитать это сейчас и расскажите, что у вас получилось. Разве в Украине способны прочитать и восхититься: она ж по-украински написана. Я в детстве читал: помню только ''найкрайщий край'' и ''дытына''. В театре были опыты представить массу героем – скажем, ''Оптимистическая трагедия'' Вишневского. Но ее не допустили сами большевики. Я бьюсь об заклад и готов поспорить с любым литературоведом, что в авторском варианте женщина-комиссар перед уходом матросского полка на фронт отдавалась всем матросам, это было приобщение к революции. Вместо этого цензура потребовала сделать сцену прощания матросов с любимыми в индивидуальном порядке. Не получался герой-масса – или запрещали получаться.

Что же оставалось искусству, какая тема, коли исчезла биография, а масса не влезала ни в какой объем? Тема нашлась, и могучая тема: человек и техника. Необходимый и эффектный сюжетный конфликт возникал на теме столкновения человека и машины.

Александр Генис: Это – магистральный сюжет центрального жанра нашего времени – научной фантастики. Характерно, что все лучшие российские авторы работают на ее материале. И Сорокин, и Пелевин, и даже Толстая в ''Кысе''. На них всех повлияли Стругацкие…

Борис Парамонов: … Которые, в свою очередь в долгу у Уэллса. Тему-то открыл Герберт Уэллс. Его сюжет главный, по словам Шкловского: техническое изобретение попадает в руки человека, не умеющего им пользоваться. Булгаков воспроизвел этот конфликт в ''Роковых яйцах'': лучи изобрел профессор Персиков, а попали они в руки ЧК. А отсюда уже недалеко до сегодняшнего Пелевина и сегодняшнего КГБ.

Но ведь можно и другое сказать, куда более важное: техника в руках человека, даже знающего, скажем так: техника в руках человечества – конфликтная и взрывоопасная ситуация.

Александр Генис: Пример - ''Викиликс''. Одни хотят там всех посадить, другие, из норвежского парламента, – дать им Нобелевскую премию мира.

Борис Парамонов: Конечно, нынешний герой Асандж – он же очень умелый человек. А смысл этой истории: не Асандж опасен, а сама техника.

Вариант подобного сюжета блистательно представлен в новой прозе Пелевина. Понятно появление в ней Америки: это же страна наиболее продвинутой технической цивилизации.

Маркс сказал: человек, смеясь, прощается с прошлым. Виктор Пелевин, смеясь, смотрит в устрашающее настоящее.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/2309375.html

* * *

Достоевский, или об охоте на зайцев

В феврале – 130 лет со дня смерти Достоевского. Юбилей не бог весть какой круглый, но для разговора о нем любой повод пригодится, и разговоры о Достоевском не замолкают даже и без специальных поводов. Он остается живым – то есть задевающим за живое.