Борис Парамонов на радио "Свобода" -январь 2012- май 2013

      Том, понятно, потрясен, но вдруг он видит в этой коллизии возможность писательской ее разработки и тему для нового романа. Роман как бы сам собой пишется – каждая его встреча с Сириной, малейший поворот в их отношениях дают готовую главу романа. Том – буквально – бежит из постели к пишущей машинке и тут же записывает происходившее. Ему не след порывать с Сириной, это не она сейчас шпионит за ним, а он за ней.  Но такая практика, и Том это с самого начала понял, не будет литературой, ибо литература никогда не должна быть копией жизни. И он придумывает такой ход: роман должен быть написан от лица Сирины. И это тот самый роман, который мы сейчас прочли, – Иэн Макьюэн, «Сластена».

       Вот основное, хотя я многого еще не сказал о сюжетных поворотах романа, например, что травмированный Макс слил всю эту историю в прессу и скандал с Томом действительно разгорелся. Но это не так и важно, мы уже имеем достаточно материала, чтобы оценить художественное построение романа. Это, конечно, тонкое построение. Мы уже видели подобный трюк у Макьюэна в одном из прежних его романов – «Искупление»: игра с «действительным» событием и его романным преображением. Но я, читая «Сластену», думал главным образом о Набокове. Мне кажется, что роман построен по схеме «Подлинной жизни Себастьяна Найта». На эту мысль навела одна немаловажная деталь: герой «Сластены» тоже писатель, и в «Сластене» описываются его сочинения, как Набоков описывал книги Себастьяна. Подлинная жизнь писателя – книга, и только книга. А всякая биография и документальность, все житейские источники творчества – не более чем материал для творчества, для художественного преображения бытия. Как в чеховской «Попрыгунье» важны не Левитан с актером Ленским и художницей Кувшинниковой (два пейзажа которой висят в доме-музее Чехова»), а Оленька и Дымов.

      Восхищаясь тонкостью приемов автора, я все же не до конца расположен к «Сластене». В романе есть недостаток, происходящий, собственно, из одного достоинства автора. Макьюэн умеет находить и в высшей степени умело подавать интересный материал. Материал у него не менее интересен, чем стиль (используя дихотомию Шкловского). Так, в «Искуплении» исключительно интересно, в мощной реалистической манере был дан Дюнкерк. Так и в «Сластене» крайне интересны страницы, описывающие повседневную работу британской контрразведки в ее лондонской штаб-квартире, да и вообще  английскую жизнь начала 70-х годов. Материал и стиль не до конца синтезированы, реализм вылезает за рамки стилевой игры. «Себастьян Найт» у Набокова сделан лучше, его персонажи не жизненны, не реальны до конца, роман остается фантасмагорией на всем своем протяжении. Так и Макьюэну надо было подать МИ5 в смещенной манере, подпустить сюда Кафку в некотором роде.

     Но не мое дело подавать советы автору. Мое дело читать и по возможности восхищаться. «Сластена» дает для этого повод.

Source URL: http://www.svoboda.org/content/article/24791680.html

* * *

Презентация книги “Мои русские” и беседа с ее автором Борисом Парамоновым

Александр Генис: Сегодня мы откроем  «Американский час»  презентацией  книги одного из самых известных и заслуженных авторов и  голосов  нашей «Свободы» Бориса Парамонова. Это уникальное собрание эссе под  острым названием «Мои русские» только что вышло в в петербургском издательстве «Петрополис» и было с успехом представлено на московской ярмарке интеллектуальной книги.

Я горячо болею за судьбу этой книги уже потому, что следил  за тем, как она создавалась четверть века — у микрофона в студии «Радио Свобода», где впервые родился замысел в виде цикла для программ Ивана Толстого.

“Радийное” происхождение этой книги несомненно сказывается на ее стиле. В первую очередь это - риторические качества, опора на звук, на устное слово, на убедительность и красноречие ораторской поэтики. Отсюда, от Радио с его особой экспрессивностью, пришла и резкая - до скандала - парадоксальность суждений, которая никого не оставляет равнодушным

В связи с этим хочу вспомнить, как директор Русской службы Свободы и наш близкий, увы, ныне покойный друг Юрий Гендлер говорил, что Парамонов играет на Радио  ту же роль, что Джек Николсон – в Голливуде. В его устах это значило, что не заметить  Парамонова нельзя,  но и принять непросто.

Дело в том, что  Борис Михайлович Парамонов — блестящий автор философских эссе, в которых его неизбежно провокационная мысль находит себе острую словесную и - об этом нельзя не сказать - часто раздражающую нас форму.  Но таковы идиосинкразические  черты его стиля:  взрывной темперамент, нервная парадоксальность, рваная, экспрессивная композиция.

Объясняя Америку России и Россию Америке, Парамонов, в своей экстремальной публицистике, стремится довести всякую тему до ее логического и психологического предела.  Центральные сюжеты его творчества — эволюция русского национального характера, место России в контексте мировой цивилизации, судьба отечественной культуры на новом историческом витке.