Читаем Борис Парамонов на радио "Свобода" -январь 2012- май 2013 полностью

Граф Гарри Клемент Ульрих Кессель имел все данные для того, чтобы стать летописцем эпохи. Он родился в 1868 году в смешанном браке: мать происходила из англо-ирландской аристократии, отец занимал видное место в немецких банковских кругах. Император Вильгельм Первый наградил Кесслера-отца сразу графским титулом (в обход баронского). Гарри учился до 14 лет в Англии, потом во Франции и Германии, свободно говорил на нескольких языках. Как отпрыск родовитой немецкой семьи, не мог не пройти через военную службу в привилегированном гусарском полку, но в 1906 году вышел в отставку, Тут-то и началась для него “прекрасная эпоха”. Обстоятельства жизни и блестящее образование в соединении с немалым богатством сделали его вхожим во все круги высшего общества трех стран – в военные, дипломатические, светские и художественные. Это и давало богатейший материал для его дневников, которые он не ленился писать с двенадцатилетнего возраста ( и первые одиннадцать лет писал их по-английски).


Тут нужно сказать о судьбе его дневников. Современники знали о них и с полным основанием ждали от него эпохальных мемуаров. Это немецкий поэт Рихард Деммель сказал, что он будет летописцем эпохи. Действительно, в веймарские годы Кесслер обработал и издал первый том предположительно  многотомных мемуаров. Но события развернулись слишком круто, пришлось эмигрировать. Потеряв едва ли не всё свое достояние вместе с домом в Веймаре, бывшем образчиком приватного  музея, дневники Кесслер вывез с собой. Поселившись в Испании, на острове Майорка, он уже хотел приступить к дальнейшей мемуарной обработке богатейшего  материала, но тут началась испанская гражданская война. Кесслер спрятал дневники в некоем банке и уехал во Францию доживать оставшийся год его жизни. После всех передряг и войн дневники считались безвозвратно утерянными, но позднее нашлись. Их полное немецкое издание составляет девять томов. Переводчик и редактор американского издания дневников  Лэйрд Истон пишет, что оно включает примерно четверть всего материала.


Материал дневников Кесслера естественно группируются вокруг главных его интересов и, соответственно, кругов общения. Мы уже говорили, что у него три таких круга: светская жизнь Берлина, Парижа и Лондона, военно-придворные отношения и, наиболее ценное в перспективе времени, - общение едва ли не со всеми выдающимися художниками того времени. Достаточно простого перечисления сих последних: Рихард Штраус и Гофмансталь, Роден, Ренуар и Майоль, Гордон Крэг и Джордж  Бернард Шоу. Добавим еще к этому русский балет Дягилева, знаменитые «русские сезоны», начавшиеся в Париже в 1910 году (дату уточнить) – и тогда поймем, что не было буквально ни одного выдающегося события в культурной жизни Европы, которое прошло бы мимо графа Кесслера.


Это образ жизни богатого и высококультурного дилетанта, и тип, образ такового ищешь опять же в литературе. Больше всего граф Кесслер напоминает если не самого Марселя Пруста – от своих утех и дней перешедшего всё-таки к написанию громадной эпопеи, то скорее одного из прустианских героев, больше всего Свана. Кстати, на страницах дневника появляются персонажи, которые послужили прототипами многих героев Пруста. Самый яркий из них – маркиз Робер де Мотескье-Франзензак, послуживший Прусту источником образа барона Шарлю. Это о нем сказал молодой Кокто: он похож на Минотавра, проглотившего свой лабиринт.


Уже по одной этой фразе можно судить, какими перлами остроумия, апофегмами житейской мудрости и откровениями великих мастеров искусства полны дневники Кесслера. Но у Кесслера не только блестящие “мо”, но и целые сцены, которые кажутся вышедшими со страниц великих писателей. Он, например, описывает Вальтера Ратенау – великого человека, богача, организатора промышленности, философа – и эти страницы напоминают Бальзака. Ратенау у Кесслера – бальзаковский Нусинжан, еврей, пробивающийся в высшее общество. Кесслер пишет, с каким достоинством Ратенау носил этот образ – еврей, который должен быть министром и которого в министры не пускают. Кесслер приводит чьи-то слова о Ратенау: этот тип иудея-денди. Не лишне здесь напомнить, что во время Первой мировой войны Ратенау действительно стал во главе всей промышленности Германии, создав первую в истории систему государственного капитализма, которой потом бездарно пытались подражать большевицкие индустриализаторы. После войны Ратенау стал одним из столпов Веймарской республики; он был убит правыми террористами из группы “Консул” (еще до Гитлера). Тогда же граф Кесслер, преодолев свой писательский блок, написал о нем книгу.


Я говорил о бальзаковском сюжете у Кесслера, могу привести и другой, явно из Пруста. Это описание одного злосчастного вечера, где граф, ни о чем подобном не подозревая, оказался в обществе парижских лесбиянок, которых привечала графиня Систрия.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Биографии и Мемуары