Борис Слуцкий

Ты рядом и где-то далёко,
почти что у Владивостока...

Нина Королева не пропускает промахов Слуцкого:

«Самый лёгкий путь в литературу предстоит Александру Кушнеру. Ему надо только приучить редакторов к своей манере письма». Он был не прав по отношению к Александру Кушнеру, его путь в печать отнюдь не был безоблачным и лёгким, но так сложилось, что Слуцкий воспринял его при первом знакомстве только как поэта с мягким юмором и радостным взглядом на жизнь. Позже, в Москве, он многократно спрашивал и меня, и других приезжавших к нему ленинградцев: «Как там ваш весельчак Кушнер?»

Кушнер время от времени писал Слуцкому. Осталось письмо неизвестного года с туманной датой 10/Х., в котором речь идёт об издании кушнеровской книжки в Ленинградском отделении «Советского писателя», где главредом был Илья Авраменко, тоже поэт, кстати.

Дорогой Борис Абрамович!

Когда я захотел написать Вам, оказалось, что ни Лева Мочалов, ни Глеб Сергеевич <Семенов> не знают Вашего московского адреса. Пришлось ждать, когда вернётся Лёня Агеев.

Как мы договаривались, я зашёл в издательство, но Авраменки там не было.

Потом я звонил Берггольц. Она сказала, что едет в Гагру и там поговорит с Авраменко обо мне, потому что она и Авраменко будут отдыхать в одном писательском доме отдыха.

Я думаю, что мне лучше подождать, чем всё это кончится.

Конфликтовать же с Авраменко, не повидавшись с ним ещё раз, наверное, не стоит.

Спасибо за заботу обо мне. До свидания.

Саша Кушнер

Слуцкий не упорствовал в ошибочных впечатлениях, о Кушнере со временем он стал думать несколько по-иному: ценил без захлёба, хлопотал о нём.

Вознесенскому и вовсе простил бестактность (о которой вспомнил Б. Сарнов), и на его отзыве на однотомник Вознесенского «Дубовый лист виолончельный» (Верность двадцатому столетию. Юность. 1976. № 10) нет отметины злопамятства. Напротив — отчётлива рука родства.

Вознесенский шёл от слов к делу, от явления к сущности. Видеть, ощупывать, слышать он научился очень рано. Нужен был очень зоркий глаз, чтобы 15 лет назад сказать об аэропорте — «реторта неона» и «апостол небесных ворот» и «озона и солнца аккредитованное посольство», и, может быть, лучше всего, — «стакан синевы».

Но уже тогда Вознесенский понял: аэропорт — его автопортрет. <...>

Он последний по времени поэт круга Маяковского, Хлебникова, Пастернака, Асеева, Кирсанова. Их называли «авангардом». <...>

У Вознесенского общие достоинства с поэтами этого круга. Как человек, числящий себя тоже в этом кругу, хочу добавить — и общие недостатки.

Метафора, ритм, рифма — вот сильная сторона этой поэтики. Приблизительность, расплывчатость композиции, недостаток суровой и строгой простоты, окончательности слова — недостатки. Это моя точка зрения. Не все критики с ней согласны.

Вознесенский — лирик. Его стихи — то крик, то шёпот, то речь с трибуны, то объяснение в любви, то наговор ведуна.