Борис Слуцкий

Осенью 1975-го в подмосковном Софрине Слуцкий руководил семинаром молодых поэтов на пару с Окуджавой, с которым он был близок ещё и оттого, что они жили рядом на красногорской даче. Вот кто хорошо знал, что такое литкружок. Речь о «Магистрали», литкружке Дома культуры железнодорожников, неподалёку от трёх вокзалов, что само по с«бе символично: в «Магистраль» так или иначе прибывали люди из далёких краёв и надолго там оседали. Там калужский учитель Окуджава впервые запел свои песни. Там многие запели-заговорили прежде всего друг для друга. Владимир Леонович как-то прочёл доклад о РАППе — слушали, как песню. Ян Гольцман прочёл стихи о белых мышах с красными глазами. Владимир Войнович неожиданно сочинил стихи для миллионов кружащихся голов: «На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы». В «Магистраль» ходили (или заглядывали) Дмитрий Сухарев, Нина Бялосинская, Александр Аронов, Алла Стройло, Владимир Львов, Елена Аксельрод, Эльмира Котляр, Наталья Астафьева, Татьяна Добрынина, Алла Шарапова, Владимир Леванский, Хулио Матеу, Александр Тихомиров, Евгений Храмов, Алла Калмыкова, Лариса Миллер. Там бывали Всеволод Некрасов, Андрей Сергеев, Генрих Сапгир, Фазиль Искандер и многие другие. Приходили Ахмадулина, Вознесенский и старики-классики — Антокольский, Сельвинский. Арсений Тарковский читал своё ещё до выхода первой книги.

Всем этим руководил Григорий Михайлович Левин, высокий беловласый человек, полезно говорливый, абсолютный педагог, в одинаковой мере — точнее сказать, без меры — любящий стихи и своих подопечных. Родом с Полтавщины, двумя годами старше Слуцкого, выпускник филфака Харьковского университета, дружил с Кульчицким, о котором писал:

Я часто встречался с Кульчицким и до его отъезда в Москву, где он поступил в Литинститут (на первом курсе Харьковского университета мы учились в 1937—1938 годах), и в каждый его приезд из Москвы в Харьков. Меня всегда трогало чувство коллективной солидарности с поэтами своего круга, которое отличало Кульчицкого. В каждый его приезд он в большей степени, чем свои стихи, читал стихи своих товарищей, особенно Слуцкого, которого высоко ценил, знал наизусть все его новые произведения, такие, как стихи о парижском Доме Инвалидов, стихи о коммунизме. Вообще любимых поэтов Кульчицкий помнил очень хорошо, мог их читать наизусть подолгу. Маяковский, Блок, Сельвинский, Багрицкий, Хлебников, Асеев, Кирсанов — так, насколько мне помнится, определялись в первую очередь его симпатии. Ценил он и ранние стихи Тихонова, поэзию Светлова, раннего Прокофьева, Павла Васильева, Бориса Корнилова. Высоко ценил Марину Цветаеву.

Слуцкий в довоенную пору подарил Левину Киплинга — книгу «Семь морей».

Левин нигде не состоял как официальное лицо, был чудаковат, слыл чокнутым. Это он, читая Маяковского, так размахивал руками, что упал с развалившегося стула, но продолжал то же самое — читать и размахивать лежа, пока его не подняли. Это Левин, временно заменив заболевшего Огнева, стал орудием счастливого случая — заказал Эренбургу статью о Слуцком. Это о нём Окуджава сказал: Левин сделал меня.

Незатейливы его собственные стихи и рассчитаны на взрослых детей:

Хорошо, когда человек,
Уходя, оставляет песню.
Пусть негромкая, но своя.
Людям дарит он соловья.

Слуцкий ценил магистральцев, видя некоторых из них далеко за рамками литобъединений и семинаров, в том числе собственного семинара. Были и те, кого он выделял особо. Слуцкий сохранил у себя восемь писем Владимира Леоновича. Они о разном. Одно из них — судя по всему, о приёме в Союз писателей.