Борисов-Мусатов

Саратов встал на рубеже, где кончалась русская земля: дальше, за Волгой, шли территории немецких поселенцев, а там уже казахские степи, кочевья, пустыни, Средняя Азия… Много можно было увидеть на волжских берегах лиц нерусских; тут языки смешивались — и уживались все мирно, торговали потихоньку — делить было нечего. У Мусатовых тоже как будто татарской крови подмешалось. О том свидетельствует предание. О том же говорит что-то неуловимо татарское в лице самого художника. Впрочем, никого это не смущало. Биографы же любят теперь обыгрывать происхождение фамилии от татарского слова «мусат» — молот.

Преданьями глубокой старины Саратов не мог поразить воображение своих обитателей, но за три века существования своего (возник город в XVI столетии) кое-что и он повидал. Разгул понизовой вольницы, Стеньку Разина да Емельку Пугачева. Не совсем удачно пытался организовать защиту города от пугачёвцев славнейший (в поэзии, но не в ратном деле) Гаврила Романович Державин. Тут впервые пересеклись, в пространстве, но не во времени, пути двух поэтов — ибо и Борисов-Мусатов был истинным поэтом в своём искусстве, в живописи. Кстати, Державин тоже не без татарской крови, — но это так, к слову пришлось.

После Пугачёва никаких потрясений саратовская история не знала. Положение же города, рубежное, — наивыгоднейшее. Волга — караванный путь. Где еще и торговле быть, как не здесь? А где торговля — там и народу всё прибывает. Там городу только и остаётся, что расти да расти. Что он и делал помаленьку.

Дальнейшее подчинялось обычной логике развития: увеличивается население — развивается общество — растут общественные интересы и потребности — они влекут за собою вожделенную цивилизацию. В 1898 году местная газета «Саратовский листок» подвела некоторые первые итоги:

«Саратов начинает просыпаться в умственном отношении… он, не в пример другим российским городам, довольно определённо и резко вышел из пассивной роли и вступил на путь заметной умственной деятельности. И в эту «глушь» понемножку да помаленьку прокрались новые веяния, в это «тёмное царство» заронились лучи света. Сначала поднял занавес театр, появились газеты, далее пооткрывались школы, ещё далее — завелись мостовые, закурился асфальт тротуаров, загремела конка и в результате воздвигся роскошный музей и как его детище «Общество изящных искусств». Старый «купецкий» дух начал выветриваться из душных хором саратовских обывателей, и теперь фраза — «в деревню, в глушь, в Саратов!» стала анахронизмом»¹.

Но то уже несколько после. Музей открылся, когда Виктору Мусатову исполнилось пятнадцать лет, — как раз к сроку. В названном Обществе и он деятельно участвовал. Удивительно как-то всё складывалось: необходимые для художественной судьбы Борисова-Мусатова учреждения возникали в самую пору, не раньше не позже, чем появлялась у него в том нужда. Впрочем, мы разучились в подобных совпадениях видеть проявление предначертанного.

К сожалению, судьба отмечает избранных своих не только счастливыми совпадениями, но и порою ношею неподсильною. Так случилось и с героем нашего повествования (употребим давний оборот солидных биографических описаний). «Земля встретила его злою насмешкой — в раннем детстве он сделался горбатым»²,— писал в посмертно вышедшей биографии художника один из его лучших друзей, В.К.Станюкович.

Однако по солидным меркам мы несколько поспешаем: сперва надобно поведать, хотя бы вкратце, о предках. Не особенно далеко удаётся тут заглянуть. Крестьянский род художника обширной родословной не располагал.

Дед художника по отцу был мельником в селе Хмелевке. Разумеется, крепостным. Мельники — люди всегда здоровьем крепкие; есть гипотеза, что они усвояют часть биоэнергии, высвобождаемой при помоле зерна, этой энергией особо насыщенного. Так или нет, но дожил Борис Александрович до девяноста пяти лет. Сам Виктор Эльпидифорович деда уже не застал, но первую часть своей двойной фамилии образовал позже от его имени, начал писаться на аристократический манер. Дед с материнской стороны, Гаврила Коноплев, владел живописной и переплётной мастерской в Гжатске. Но главное — сам талант художника имел, в семье какие-то работы его хранились. Имеется у генетиков как будто теория, что талант передается через поколение, от деда к внуку. Пожалуй, тут все так и случилось — и такое наследство поважней фамилии.

Отец художника, Эльпидифор Мусатов, служил в молодости камердинером у саратовского помещика и отставного генерала А.А.Шахматова. Не просто был слугой, а и секретарём, и нянькой, и компаньоном в путешествиях (в Европу ездили вместе, в Париже живали). Мать Виктора Эльпидифоровича, Евдокия Гавриловна, в этом же семействе служила, камеристкой у снохи генеральской. Тут будущие супруги познакомились, тут от хозяев благословение получили, тут и поженились. Тут и жили долгое время, в большом каменном доме в Саратове, — даже и после смерти старика Шахматова.