Борисов-Мусатов

Во время камердинерства своего Эльпидифор Борисович выполнял многие поручения, в том числе и денежные, приобрел немалый опыт, да и сметлив был от природы, так что позднее, не без помощи хозяев бывших, устроился служить на железной дороге (еще одно благо цивилизации, коим осчастливлен был Саратов) и служил успешно по бухгалтерской части. Это было также после генеральской смерти. Тогда же был куплен Мусатовыми собственный дом на плац-параде, то есть у огромной площади, по которой маршировали солдаты местного гарнизона. Вероятно, деньги на покупку были выделены наследниками по устному завещанию А.А.Шахматова. Но и дети генерала тоже Мусатовых любили, могли помочь им и по собственному расположению.

Долго не везло Мусатовым с детьми: рождались и вскоре умирали. Причина усматривалась в некрепком здоровье отца. Может быть, и отчаялись уже, да оглянулся на них Бог — и пятый по счету младенец, крещенный Виктором, остался жить. Выжили затем и две младшие сестры его, Агриппина и Елена. Виктор — имя в крестьянской среде весьма редкое. Впрочем, Эльпидифор и вовсе диковинно звучит для всякого. Сочетание же — Виктор Эльпидифорович как для особой отлички вышло. И не захочешь, да обратишь внимание. Сам же художник это ещё как бы в степень возвёл, сложив себе в придачу двойную фамилию.

Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов — как своего рода орнаментальное обозначение, отчасти не без нарочитости внешней, эстетизированно-звучное, напевное, притягивающее слух и воображение. В привычном ряду имён и фамилий русских художников оно выделяется декоративностью длинного звукового ряда — Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов.

Как будто именем самим ему назначено не только выделиться, стать ни на кого не похожим, но и быть одиноким, обособленным от всех, печально-замкнутым в сотворенном для себя художественном мире.

Кто-то из биографов сравнил Борисова-Мусатова с «одинокой вершиной»— сравнение справедливое. Одиночество, по судьбе и по творчеству, — важнейшее внутреннее состояние его, определившее жизнь художника. Не нужно понимать это упрощенно: как угрюмость характера, необщительность, обездоленность дружеской приязнью и семейную неудачливость. Он был одинок по совершенно неповторимому типу мироощущения, по своеобразию эмоционально-эстетического восприятия реальности, по несходному ни с кем художественному мышлению. Остальное было по отношению к этому вторичным, хотя тоже весьма ощутимым временами.

Художественный талант достался Борисову-Мусатову от гжатского деда; от деда второго должно было перейти к нему богатырское здоровье. Вероятно, так и вышло, иначе мог бы и не совладать его организм с той бедой, которою, как и талантом, отметила его судьба в младенчестве. В трехлетнем возрасте. Резвый и непоседливый, он упал однажды со скамейки и повредил позвоночник. Не сразу заметили, не сразу спохватились родители, да и вряд ли могли понять на первых порах опасность случившегося. Затем встревоженный отец отвёз сына в Москву, поместил в лечебницу. Но не уследили и там за бойким ребенком, — расшалившись, он ещё раз поранил больную спину.

Позвоночник отчасти определяет состояние всех внутренних органов. Если в нём самом что-то неладно, то худо всему организму. Кто знает, сколько противостояла бы недугу натура менее сильная. Не дедовские ли гены позволяли сопротивляться и жить тридцать пять лет? Может быть, именно так и надо говорить: целых тридцать пять лет, а не — всего тридцать пять.

Помог ещё и местный саратовский врач, Никодим Адамович Овсянко: сделал то, чего не смогли столичные. Однако горб, малый рост, своеобразие осанки, а главное, боли, постоянная угроза обострения болезни остались навсегда.

Нечего спорить и гадать, — без сомнения, это не могло не определить многое в его характере, судьбе, взаимоотношениях с близкими и неблизкими. Но никак не было в нём (а и могло бы быть) — озлобленности, мизантропии, угрюмости нрава. Напротив: отзывчивость, доброту, весёлость, стремительность — вот что засвидетельствовали окружающие в его натуре. И очевидно, велика была в нём всё же жизненная сила, потому что слишком любил он всякое телесное движение, усилие, энергичное упражнение. Он и на лодке грёб (на Волге же жил), и на лыжах с гор катался, и бегал, и прыгал…

А затаённая печаль уже угнездилась внутри, всё более и более предъявляя на душу свои права.

Одиноким можно быть и в шумном обществе. Одиноким можно быть и при слишком явной внешней общительности. Позднее, вспоминая школьные свои годы, признался художник в пристрастии к уединению на берегу волжского острова: «Он был пустынен, и я любил его за это. Там никто не мешал мне…» Мы еще к этому вернемся, но пока: не тут ли истинное сказалось, хотя и потаённое для всех — в том общительном, стремительном мальчике?