Борька со Второй Лесной

— Да чего ты пристал? Тоже мне следователь! — вскрикивает отец. Но он тут же берет себя в руки и даже улыбается. — Подрастешь — узнаешь. Пока еще тебе этого не раскусить… Жизнь, старик, штука хитрая.

Отец смеется, хлопает сына по плечу.

Славка молчит. Молчит и хмуро катает хлебный шарик по скатерти.

Конец ужина проходит в тишине.

Потом Славка уходит к ребятам: у Веньки в беседке сегодня договорились потанцевать под магнитофон.

Возвращается Славка поздно. Поселок уже спит. Их дача погружена в темноту. Во мраке она похожа на какой-то большой таинственный корабль, бесшумно плывущий вдаль.

Для Славки бабушка всегда оставляет незапертым окно в кухне. Тихонько, чтобы не разбудить никого, открывает Славка створку, потом другую. Хочет уже лезть, и вдруг слышит голоса. Приглушенные ночные голоса. Но в тишине каждое слово слышно отчетливо…

— Нельзя травмировать ребенка, — говорит мать. — Что это за глупый ответ: подрастешь— узнаешь. Он уже большой…

— Растерялся я, — тихо гудит отец. — Так неожиданно… Да и как ему объяснить?

— Скажи, что мы выиграли по облигации. Много лет назад. Крупный выигрыш — по старым деньгам сто тысяч…

Славка долго стоит возле окна. Голоса стихают. А он все стоит. Потом влезает в окно и на цыпочках проходит наверх…

Утром Славка ни о чем не спрашивает отца. В Славкиной комнате три стены окрашены, а четвертая так и стоит в сучках, царапинах, белых заплатах шпаклевки. Докрасить ее — пустяковое дело, но у Славки руки не поднимаются.

Поздно вечером ко двору подъехал грузовик. Было уже совсем темно. Машина взрезала тьму фарами, медленно, словно нащупывая дорогу, проехала по мосткам в сад. Была она нагружена «вагонкой».

— Гаси фары! — злым шепотом скомандовал отец.

Фары погасли, и вокруг стало еще темней.

— Быстрей, быстрей разгружать! — торопил отец.

Вместе с шофером он снимал доски и укладывал ровным штабелем. Помогала и мать, и даже бабушка. Разгружать машину в темноте было неловко, но лампы не зажигали.

— Славик! — крикнул отец.

Славка промолчал, сидя у себя, наверху. Пусть думают, что его нет дома.

«Почему машина пришла так поздно? Ведь рабочий день уже кончился? — думал он. — Магазины и склады давно закрыты. Где же шофер купил «вагонку»? И почему сам шофер покупал?. А не отец? И грузят, как воры, в темноте…»

Машина уехала в тишине, тайком, как и приехала.

Славка по-прежнему, молча, сидел у себя, наверху. Какая-то тяжесть, как медведь, грузно навалилась на него, сдавила сердце, сжала голову. Никогда еще за всю свою короткую жизнь не чувствовал он себя таким одиноким, таким несчастным.

Внизу гулко хлопали двери, раздавались шаги, звякала посуда, слышался веселый голос отца. Он радостно объяснял матери, как удачно все получилось: «вагонка» на складе стоит пятьдесят пять рублей кубометр, а этот пройдоха-шофер целых три метра продал за семьдесят.

Славка сидел наверху в темноте и чувствовал: еще немного — и он разревется.

И голос отца, громкий, веселый, который всегда так нравился Славке, теперь казался ему просто самоуверенным, хвастливым. И радость отца от того, что он дешево купил эти, вероятно, ворованные доски, была недостойной, унижающей.

И вообще — все было паршиво, гадко, мерзко…

Славка чувствовал, что отныне никогда уже не подойдет он к отцу, не потрется головой о его щетинистые щеки, не посоветуется с ним насчет похода по Военно-Сухумской дороге, не поболеет вместе за «Зенит».

И от горя, первого настоящего большого горя, Славка скрючился возле окна и, кусая губы, тихо заплакал.

Зарытые мечты

Мальчишки, стоя у школы, косо поглядывали на них.

Восемь здоровенных дядек сгрудились неподалеку, возле реки, и о чем-то возбужденно говорят. Вроде бы и не пьяные, а перебивают друг друга, хватают за лацканы пиджаков, хохочут. И это средь белого дия, когда все взрослые на работе?!

Особенно поражало ребят, что один из этих мужчин был в военном мундире с двумя крупными звездами на погоне рядом со змеей, поднявшей плоскую голову над чашей. Значит, подполковник медицинской службы. И тоже суетится, машет руками, смеется, а остальные семеро зовут его просто Сашкой. Ничего себе, Сашка!

Подполковник был коренастый, огромная массивная голова, лоб круто нависал над глазами. Руки у него тоже большие, с крупными, как фасолины, плоскими ногтями.

Городок этот маленький, мальчишки знали всех жителей. Ну, если кого и не знали, то хоть видели не раз. А этих восьмерых — никогда.

Еще больше удивились мальчишки, когда подполковник сходил в школу, принес лопату, и все восемь дядек стали по очереди копать яму около одного из тополей.

Здесь над рекой стояли три тополя. Высоко на крутом берегу. Все ветра обдували их. Такие пейзажи любят изображать декораторы: эти три тополя тоже выглядели чуть театрально, пожалуй, слишком красиво.

Зачем роют яму эти дядьки? Клад? Нет, в клады нынешние ребята не очень-то верят. И почему копают так осторожно? Мина? Неразорвавшийся снаряд?

Один из пареньков даже подошел и заглянул в яму. Жирные пласты глины, узловатое переплетение корневищ…

— Шагай, шагай, хлопчик! — сказал подполковник и легонько шлепнул его по плечу.