Борн

Теперь я могу пройтись по засаженной молодыми деревцами улице, зайти на рынок, где люди обмениваются товарами под самодельными тентами. Я могу это сделать, хотя в городе еще остались опасные районы, где царит насилие и куда я никогда не сунусь. Иногда мы видим странные огни в районе обсерватории, некоторые явно электрические: осколки старого мира возвращаются к нам. Люди чистят и копают колодцы, вокруг которых образуются новые поселения, сажают овощи. Ходили даже слухи, что где-то уже появились сады.

Мертвых «астронавтов» на перекрестках становится все меньше. Остались только мы и те чудовища, которые стали частью нашей жизни и навсегда пребудут с нами. В этом новом и одновременно старом городе мне не нужно никакой власти, кроме власти над собой. Я всегда хотела, чтобы над городом не властвовал никто: ни Компания, ни Морд, ни Морокунья. И даже не Борн – хотя я и любила его.

Какое-то время я часто видела около Балконных Утесов маленького лиса. Он всюду следовал за мной. Я смотрела в его яркие глаза, на острые ушки и легкий бег и спрашивала: ты специально выбрал меня? Ты хотел, чтобы я нашла Борна? Или все это было случайностью? Ошибкой? Знал ли ты, что случится, когда я его найду? Я не ждала ответов, а через какое-то время лис исчез и больше не возвращался.

Вик уверяет меня, что мы живем в альтернативной реальности, на что я возражаю, что это его Компания всегда была альтернативной реальностью. А мы каждый день создаем настоящую реальность, наши реальные действия создают многочисленные реальности, пока мы живы. Я говорю ему, что Компания – это прошлое, пытавшееся жить за счет будущего. А будущее – это мы.

Мерцающий небесный риф, распространяющий вокруг себя флюоресцентное свечение, и каждая звездочка может иметь жизнь на планете, вращающейся вокруг нее.

Существует ли где-нибудь иной мир за пределами нашего? Может быть, сверкающая стена серебряных капель означала именно это? Проход в другой мир? Или это просто был самообман?

Не важно.

Мы можем создавать мир прямо здесь и сейчас.

Свой мир.

Моя нынешняя жизнь

Когда мы вернулись, Балконные Утесы были пусты. Мы вошли осторожно, готовые дать отпор и прогнать захватчиков, но медведи уже покинули их, а прочие были слишком напуганы, чтобы попытаться захватить нашу территорию. Последыши уничтожили и поломали массу вещей, но особенно нас развеселило то, что невозможно было понять, что именно они сломали, а что не трогали – разве что по оставленному помету. Многие дыры в стенах проделаны были еще Борном. Мы словно впервые увидели свое жилище и вдруг осознали, что до сих пор жили на слегка прибранной помойке, и теперь нам предстоит куча работы.

– Что скажешь, Рахиль? – спросил Вик. – Что нам теперь делать?

– Все, что захотим, – ответила я.

И мы принялись за работу.

Вик так и не выздоровел окончательно, хотя в некоторые дни чувствует себя вполне сносно. Левая сторона его тела осталась частично парализованной, и левая рука не работает как следует. Кожа, покрытая сеткой черных вен, так и не обрела прежней бледности. Иногда он смотрит куда-то вдаль отсутствующим взглядом, словно слушая только ему одному доступную музыку. Возможно, это транс или просто воспоминания, но такое случается с ним нечасто. Мы просто живем, помогаем друг другу и довольствуемся тем, что у нас есть. Вик почистил свой бассейн, по-прежнему создает биотехов и нашел способ изготовить себе лекарство до истечения четырехмесячного срока, когда был принят последний наутилус.

Я так и не призналась Вику, что убила Морокунью. Для него она просто ушла и не вернулась. Если Вик мог столько времени нести бремя своей тайны, значит, и я смогу хранить свой секрет, не взваливая на него ненужную тяжесть.

А еще я не сказала Вику, что знаю его секрет – его главную тайну. Мы никогда не вспоминали о том письме, хотя он наверняка догадывается, что я его прочитала. Чтобы оставаться вместе, нам следовало держать при себе свои тайны. О многих вещах мы просто не решались говорить – такой разговор стал бы западней. Люди слишком много всего говорят друг другу, думая, что это важно, а потом сожалеют о сказанном. Но сказанное уже не вернешь, оно становится частью твоей жизни, и сколько бы ты ни пыталась это игнорировать, ничего не получается.

Мне больше по душе слепое доверие. То, что я по-прежнему рядом с ним, говорит ему все, что он должен знать. Кем бы Вик ни был, он никогда не убивал человека камнем. И он больше не торгует воспоминаниями.

Раньше Вик не верил, что он личность, и это медленно убивало его. Борн постоянно стремился стать личностью, потому что этого хотела я и потому что он думал, что так правильнее. Каждый из нас хочет быть личностью, хотя никто не знает, что это такое.