Бородинская мадонна

Я погиб, ни разу не выстрелив из ружья, не причинив вреда ни одному живому существу. А мои товарищи, все сражение простоявшие в резерве, наверное, вступали в Москву, осыпаемые цветами освобожденных россиян.

– Утешит ли вас, если я скажу, что это не так? – сказала Маргарита.

– A propos des fleurs, в российской столице не оказалось жителей, способных бросать цветы. А ваши соотечественники недели три назад сражались и полегли под Малоярославцем. Мне сообщил об этом мой родственник письмом.

– Все?

– Или почти все, вместе с генералом Дельзоном. Ваше несчастье, таким образом, продлило вам жизнь minimum на месяц.

– Это ли не подтверждает мою теорию о слепоте судьбы! – воскликнул калека.

– Скорее, мою идею о предопределении, – возразила Маргарита.

Под руководством санитарного инспектора была выкована прямоугольная железная решетка примерно три на четыре сажени, что-то вроде огромного мангала. Решетку устанавливали на козлы, сверху накладывали тела, а снизу разводили костер из обломков артиллерийских ящиков, фур, лафетов и прочей военной техники, валявшейся повсюду. Затем золу сгребали в яму, посыпали известью и закапывали, а этот переносной крематорий использовали снова. Работа пошла так споро, что жалко было кончать. Все сходились во мнении, что такими темпами к началу декабря Бородинское поле будет очищено, и команда приступит к уборке французских залежей в окрестностях смоленской дороги.

Как при этом распорядиться с получеловеком, было решительно непонятно. Работники привыкли к Иону, как к домашнему любимцу, и не хотели с ним расставаться. Они просили капитана зачислить сербина

на довольствие и даже готовы были поделиться собственным пайком, но капитан, при всем желании, не имел полномочий на обзаведение таковым

"сыном полка". Строго говоря, Ион был солдатом вражеской армии, и его, после положенного лечения, надлежало передать военным властям в депо по сбору пленных. Самовольное содержание неприятеля, хотя бы и в частичном виде, представляло собой укрывательство и, пожалуй, измену. Капитан уже начинал сожалеть, что так поспешно ковылял на выручку "оборотня" и не избавил его от лишних страданий, а себя от хлопот.

– Что же тебя, батюшка, не нашли ваши-то после боя? – с досадой спрашивал капитан за вечерним чаем, вернее, за отваром из хвои, который, хотя и не заменял чая, но якобы предотвращал цинготную болезнь.

– Меня нашли, да не подняли, – весело отвечал пленник, сверкая великолепными зубами, для чего-то оставленными ему судьбой.

– Да отчего?

– Мне сказали, что медицинская фура теперь переполнена, но за мною обязательно вернутся, другим разом.

– И что?

– Они вернулись через пятьдесят дней.

– В моем календаре насчитывалось ровно пятьдесят штыков. Как я пришел к выводу, что два дня провел в беспамятстве и начал календарь на третий день, то это было 29 октября.

– Семнадцатого по-нашему, – посчитал капитан.

– Разве у вас и календарь какой-то особенный? – Иона так поразило это обстоятельство, что капитану пришлось напомнить тему разговора: про то, как его нашли, но не взяли.

– К тому времени я уже открыл для себя силу животного магнетизма лошадей, помогавшую мне не только заживить мои ужасные раны, но и перенести мороз, – продолжал Ион.

– Позвольте, но наука доказала, что животного магнетизма не существует, – возразил капитан, раскуривая трубку угольком из земляного очага и передавая её собеседнику.

– Я не знаю наверное, как объясняется этот феномен, но я желал бы, чтобы после войны европейские ученые исследовали мой организм и разгадали его загадку, – сказал Ион. – Мои страдания от ран были столь нестерпимы, что я искал облегчения самыми необычайными способами. Я поливал мои раны водой и посыпал их снегом, прикладывал травяные компрессы и даже прижигал их порохом. Временами мне казалось, что боли ослабевают, но они возвращались с утроенной яростью, так что лучше бы я не тревожил свои язвы.

Сколько раз я обещал себе стиснуть зубы и терпеть, пока боль не уляжется сама собой, но забывал о своих обещаниях и ставил на себе новые экспериенции. Однажды мне удалось найти в окрестностях кургана роскошную добычу – живую лошадь с перебитыми задними ногами, которая каким-то чудом избежала волчьих зубов и приползла из оврага. Погоня за лошадью заняла у меня весь день, поскольку оба мы ползли на одних передних конечностях, но все же я догнал её и прикончил, изрезав шею тесаком.