Бородинское поле

подходит ли понятие нации для Америки, вот вопрос!"

И на этот вопрос у Оскара Раймона не было

определенного ответа.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Виктор Раймон не любил парные вылеты на бомбежку.

Куда лучше в группе, когда идет армада в полсотни самолетов

волнами. Один заход на цель, удар, разворот, потом еще заход.

В стае оно как-то спокойней и уверенней, когда чувствуешь

рядом крыло приятеля. Но сегодня у него был парный вылет -

две машины шли на бомбежку рисовых полей. Второй самолет

вел Дэсмонд Рили - парень из Детройта, прибывший во

Вьетнам вместе с Виктором. Рили шутил:

- Сегодня мы вроде фермеров: летим на уборку урожая.

- Нет, Дэси, скорее, на посевную, - возразил Виктор,

шагая к самолету вместе со своим штурманом Дэвидом Куни,

который, в отличие от долговязого, гибкого в талии Раймона,

был невысок ростом, но широкоплеч и приземист - большая

круглая голова его без шеи лежала на плотном туловище как-

то смешно и нелепо, напоминая колобок.

- А почему посевную? - спросил Куни командира сиплым,

подпорченным то ли простудой, то ли виски голосом.

- Потому что будем сеять шарики, начиненные

стальными зернами, - вяло ответил Виктор, шагая широко и

глядя себе под ноги. Он был не в настроении: вчера на

поминках по бывшему штурману Бобу Тигу перебрал и сегодня

чувствовал себя прескверно. Куни многозначительно и с

удовлетворением сказал, растягивая слово по слогам:

- Понятно, - и бездумно посмотрел на лазоревое небо.

"Понятно" означало, что самолеты загружены

кассетными бомбами. В каждой кассете - тысяча шариков,

начиненных шрапнелью. Бомбы эти предназначены

исключительно для поражения живой цели. Их разбрасывают

по площадям. Кроме кассет на самолете были две фугасные

бомбы, для разрушения ирригационных дамб, и бомбы,

сделанные под игрушки, - эти специально для детей. Найдет

ребенок такую "игрушку" в поле пли возле дома, возьмет в руки

и... был таков. Забавляется Пентагон, "шутит" с вьетнамскими

ребятишками. Дэвиду Куни подобные шуточки нравятся: для

него все равно, что старики, что дети - все они вьетконговцы и,

следовательно, враги. А врагов он привык убивать. И совсем

не важно, чем убивать и как. К убийству у него страсть и

призвание - так он говорит сам и этим гордится. У него

немалый опыт разбоя. В шестьдесят седьмом году, во время

"шестидневной войны", он летал на "миражах". За шесть

знойных дней он хорошо заработал. Убитых не считал - считал

доллары. И теперь считает - у него уже кругленькая сумма, и он

знает, как распорядиться ею, когда возвратится домой. Все

рассчитано и продумано. Дэвид Куни не прогадает: старые

доллары будут плодить новые. Он еще молод, у него все

впереди. По крайней мере, многие миллионеры - ему это

доподлинно известно - начинали свою карьеру в его возрасте.

О "шестидневной войне" он любит рассказывать, и особенно

смаковать, как поджаривали они арабов на огромнейшей

песчаной сковородке. Вот было зрелище! Никаких тебе

джунглей, ни кусточка - все на виду. Не то что здесь.

Виктору Раймону в общем-то все равно, чем загружен его

самолет: кассетными или фугасными. Бомбы-"игрушки" он не

одобряет. Глядя на них, он вспоминает свою племянницу

Флору - славная девчонка, с которой у него свои особые,

самые добрые, приятельские отношения. Флора развита не по

годам, умный, рассудительный чертенок, задает вопросы,

которые иногда ставят в тупик даже таких мудрецов, как оба ее

дедушки - Оскар Раймон и Генри Флеминг. Виктору она

поверяет все свои тайны, даже те, которые не может доверить

бабушке Нине Сергеевне, не говоря уже о маме и бабушке

Патриции. Виктор иногда с ужасом представляет себе, как

такую игрушку могла бы схватить любознательная Флора.

Самолет Раймона взлетел первым. За ним поднялся в

воздух Рили. Быстро набрали высоту и легли на курс. Справа в

ослепительном солнечном сиянии играло море, сливаясь с

выгоревшим полотняным горизонтом. Слева ярким

разноцветьем пестрели джунгли. Все знакомо, все обычно и

привычно. Вдали, на северо-востоке, сверкнула алюминиевая

лента реки - там переправа, над которой был сбит самолет

капитана Хоринга. Неожиданно Виктор ощутил в себе

необъяснимое желание лететь именно туда, на эту переправу,

спикировать на нее, сбросив весь груз. Это был какой-то

внутренний зов - не совести, нет. Скорее чувство мести, еще

не удовлетворенной, не оплаченной. Он не должен сегодня

лететь туда, у него иная цель, и приказ нельзя нарушать. Это

неожиданное чувство удивило его самого: казалось бы, он

должен испытывать страх, обходить стороной ту переправу,

над которой погибли его друзья. А вот поди же, наоборот, его

тянет туда неведомая сила. Он поборол ее и не уклонился от