Бородинское поле

чистое небо, солнце над головой и не такой удушливый воздух.

Он приказал Куни как можно меньше шуметь и прекратить

всякие разговоры, объясняться только шепотом, и то в случаях

крайней необходимости. На их пути попадались естественные

завалы, каждый шаг стоил большого труда и терпения.

Колючки царапали лицо, руки, комбинезоны. По их расчетам,

они уже прошли эти роковые двести метров, а поляны все еще

не было. Вертолеты продолжали кружить над ними, и

лейтенант Смит попросил их еще раз обозначить свое

местонахождение. Виктор выстрелил из ракетницы, и на этот

раз удачно. Оказалось, что они уклонились от маршрута и

ушли в сторону от поляны.

Крис Смит только было начал исправлять их маршрут,

как послышался где-то в небе глухой взрыв, и голос

вертолетчика оборвался. Напрасно Виктор взывал в эфир:

- Смит, Смит, я слушаю, уточни курс. Смит, ты меня

слышишь? Я - Раймон. Уточни новый азимут. .

- Крис, это я, Куни. Почему не отвечаете?..

Но тарахтящий шум вертолета безответно удалялся.

Лишь спустя минут пять Раймон и Куни услышали уже другой,

незнакомый голос, угрюмый, подавленный и злой:

- Смита больше нет. . Его вертолет сбит ракетой. Мы

возвращаемся на базу. Пробивайтесь на восток, к морю. Это

будет надежней. Там наши корабли. Не падайте духом, ребята.

Доброго пути...

И все. Больше ни слова. Растаяли и тарахтящие звуки

второго вертолета.

- Бедняга Крис, у него невеста студентка. Красавица, -

как-то просто произнес Куни, поглядывая вверх прищуренными

глазами.

- Дорого мы с тобой стоим, Куни, - сказал Виктор

сокрушенно и мрачно.

Куни не понял его, заговорил вполголоса:

- А бывают ли дешевые войны? Наверно, нет.

Повелительным жестом оборвал его Виктор, приложив

пальцы к губам, настороженно оглянулся и затем посмотрел на

стрелку компаса, так же без слов, жестом, указал направление

на восток. Но Куни был не из тех, кто умел размышлять и

думать про себя. Он предпочитал в критических ситуациях

высказывать свои мысли вслух, как бы взвешивая их и

проверяя. А поскольку сейчас была ситуация не из простых, то

он и сказал, правда вполголоса:

- Похоже, мы угодили в самое пекло, в логово Вьетконга.

Виктор смолчал: эта мысль и ему пришла в голову.

Встреча с партизанами казалась неминуемой. И теперь ему

думалось: главное - вовремя поднять руки, не оказывать ни

малейшего сопротивления. Только б этот олух Куни не подвел!

Как его убедить, что всякое сопротивление бессмысленно и в

их положении плен - наилучший выход?

Заросли кустарника стали заметно редеть и наконец

совсем оборвались. Теперь перед ними был сплошной

бамбуковый лес, осененный золотисто-зеленым светом.

Воздух здесь казался не таким удушливым и противным, хотя

не менее влажным. От духоты и пота их одежда промокла до

нитки. Пот лился грязными струйками из-под шлемов. Куни

сказал:

- Как ты думаешь, сколько миль до моря?

Виктор не ответил. Он не верил, что они дойдут до моря,

он приучил себя рассчитывать на худшее. А в их положении он

не видел никакого шанса пробраться к своим. Лучшим

вариантом он считал плен, худшим - смерть. Притом

последний вариант разделялся на несколько возможных:

смерть от партизанской пули, от змеиного яда, наконец,

голодная смерть. Но предположим, плен. Как вьетконговцы

обращаются с пленными американцами? Он не знал. Конечно,

их отправят в Северный Вьетнам, поскольку американцы

фактически ведут необъявленную войну с Ханоем, бомбят

северовьетнамские города и селения. Конечно, их сначала

допросят. Возможно, будут пытать. А затем убьют. И никто не

узнает, никто не докажет, что они были взяты в плен. Пропали

без вести, и только. Генерал Перес говорил, что коммунисты

ни с чем не считаются: что им Женевская конвенций, всякий

там Красный Крест.

Перес люто ненавидит коммунистов, какой бы

национальности они ни были: американские, русские или

вьетнамские. Все они одинаковы.

А что думает Виктор о коммунистах? Они для него враги,

коль он с ними воюет. Какие они вблизи, он никогда не видел.

Однажды, когда он еще учился в колледже, Виктор

попросил сестру Наташу рассказать о своем отце. "Зачем

тебе? Он мертв. Зачем его беспокоить?" - резко и

недружелюбно ответила ему Наташа. Но Виктор проявлял

настойчивость: "Он был советский офицер?" "Он был храбрый

офицер, он сражался с фашистами", - ответила Наташа, и в ее

словах и во взгляде Виктор почувствовал нежность. "Он был

коммунист?" - спросил тогда Виктор. "Да, коммунист. Он был

честный человек, не любил несправедливости, лицемерия,

фальши, лжи". Потом она сказала: "Надеюсь, ты маму не

спрашивал о моем отце?" - "Нет". - "Вот и молодец, ты умница,

Вик". Это он запомнил. Но с отцом своим все же как-то завел