Бородинское поле

- Материнство утратит значение? Так и написано? -

поднял удивленно брови Никулин.

- Черным по белому, - ответил Макаров, - Вас, конечно,

интересует, какова же роль будет отведена женщине, когда ее

избавят от обязанностей материнства? Пожалуйста,

послушайте: "Она соединит с мужчиной свою жизнь на столько

времени, на сколько сама пожелает, и единственно, чего она

потребует взамен, это чтобы он смотрел на их отношения так

же, как она", то есть уходил, когда захочет. Семьи, как таковой,

в нашем примитивном традиционном понятии, нет. Сошлись

на неделю-другую и разошлись.

- А дети, продолжение рода? - Это Никулин.

- Айзек Азимов предусмотрел: дети инкубаторные.

Родители не знают своих детей, им, неведомо чувство

материнства и отцовства, - ответил Макаров. - Дети без рода и

племени.

- Нет, простите, я не понимаю! - Снова Никулин. - Это

всерьез? Что за бред? И какие это наклонности будут

поощряться?

- Те, которые разнообразят интимную жизнь,

освобожденную от продолжения рода, - с негодованием

ответил генерал Макаров. - Тут все откровенно и цинично.

- Ну зачем же так? - возразил лениво Орлов-отец. - Там

же сказано: наклонности, которые являются естественными.

- Одни их считают естественными, другие - половым

извращением, - беспечно отозвался Штучко и вздохнул.

- Запад предлагает нам свой товар под названием "секс",

- сказал Никулин.

- Вот именно, - подтвердил генерал Макаров.

- Нет, дело не в этом, - энергично заговорил Никулин. -

Если редакция не согласна с американским автором, то зачем

тогда надо было его печатать? Зачем, для кого и для чего?

- Обменяться мнениями, идеями, поспорить. А в споре

рождается истина, - с видом превосходства сказал Орлов-отец.

- Разве вам, Дмитрий Никанорович, как архитектору, не полезно

поделиться со своими американскими коллегами опытом

градостроительства?

- Это разные вещи, Александр Кириллович, - секс и

градостроительство.

- Я говорю о принципах, - с холодной любезностью

сказал Орлов-отец. - В архитектуре и градостроительстве, как

мне думается, есть много наболевших вопросов, острых

проблем.

Таким образом Орлов решил разговор о статье Айзека

Азимова увести в сторону, чтоб не касаться пикантных

деталей. И это ему удалось: Глеб Трофимович быстро

переключился на вопрос, который его очень волновал. Он

корил московских архитекторов за то, что в столице безо

всякой надобности уничтожено много исторических памятников

национальной культуры.

- Да, безо всякой надобности, - повторял решительно и

убежденно.

- И вы? Вот не ожидал, - возразил ему Александр

Кириллович Орлов. Большеголовый, грузный, толстогубый, он

говорил медленно, будто делал одолжение, высоко оценивая

каждое слово и каждый жест. На его холеном, полном лице

лежала крепкая печать самоуверенного и преуспевающего

деятеля, а в холодных, карих с желтизной глазах иногда

проскальзывали огоньки беспокойства и тревоги, и эти огоньки

как-то мешали цельности образа, путали впечатление.

- Чего вы не ожидали? - удивленно нахмурился Глеб

Трофимович.

- Есть категория людей среди художников и писателей, -

так же степенно, с паузами начал Александр Кириллович, -

которая, не ведая броду, лезет в воду и кричит на всех

перекрестках: "Караул! Москву уродуют, уничтожают

национальные святыни, строят по американским образцам!" И

тому подобный вздор.

- Ну и что? А разве это не правда? - сказал Глеб

Трофимович и перевел взгляд с Орлова на архитектора,

словно вопрос его относился и к ним. - Разве новая, последних

лет, архитектура Москвы не утрачивает национальные черты,

не становится безликой, похожей на сотни новостроек других

городов - и наших, и западноевропейских, и американских?

Вместо зданий мы строим башни: то стоячие, с одним

подъездом, то лежачие, с десятками подъездов. А между тем в

столицах наших республик Средней Азии, Закавказья,

Прибалтики зодчие как-то ухитряются избегать этих штампов,

строят по-своему, учитывая национальный характер, традиции.

- Москва - интернациональный город, - бросился на

выручку отца молодой Орлов. Кареглазый и лобастый, как и

отец, еще более самоуверенный и задиристый, Андрей имел

привычку встревать в любой разговор в любой компании. Ему

бы только блеснуть довольно плоским остроумием и дешевой

эрудицией, которую он постоянно выставлял напоказ. В его

тоне всегда сквозило нечто нагловатое.

Глеб Трофимович посмотрел на него строго и

недовольно, сказал как бы походя:

- Интернациональное, молодой человек, никогда не

противоречило национальному, если, конечно, оно было

подлинно интернациональным, а не космополитским.

- Простите, Глеб Трофимович, - как-то поспешно

заговорил Орлов-старший, что было не в его манере, - а