Бородинское поле

другие приходят им на смену, но между ними нет и не может

быть принципиальной разницы, потому что они - и министры и

президенты - преданные исполнители воли подлинных хозяев

Америки - воротил военно-промышленного комплекса,

финансовых тузов и владельцев целых отраслевых

корпораций, картелей и трестов.

В конце письма Наташа сообщала, что она, ее муж и

дочь горят желанием побывать в Москве и уже хлопочут о

туристских путевках, так что, даст бог, возможно, скоро

свидятся. В письме было несколько сдержанных фраз о Нине

Сергеевне: мол, мама жива и здорова, насколько возможно в

ее возрасте, шлет горячий привет.

Вошла Лена, глазастая, восторженная, с фотографиями в

руках, прощебетала:

- А внучка твоя симпатяга, на тебя похожа. Ты не

находишь? - Отдала отцу фотографии взамен письма и тут же

удалилась в свою комнату, бросив на ходу: - Ты письмо

прочитал? Мы с мамой хотим почитать.

Глеб Трофимович вначале взял фотографию Нины

Сергеевны - своей первой жены. Фотография была четкая,

сделанная, видно, опытным профессионалом, мастером

портрета, нашедшим удачную позу, выражение лица, верно

распределившим светотень. Прямо на Глеба Трофимовича

смотрела пожилая седовласая женщина мудрыми и

печальными глазами, и в тихих глубинных глазах ее и на

строгом лице, чуть-чуть тронутом мелкими морщинками,

отражались одновременно спокойная скорбь, прошлые

душевные муки и смирение. Женщина не позировала, не

пыталась играть роль: она была естественна и откровенна, как

сама правда, но в этой простоте крылось что-то большое,

сложное и многозначительное. Что-то далекое, до боли милое

сердцу, но навсегда потерянное напоминали и лицо, и скорбно-

задумчивые глаза этой женщины. И в то же время она

казалась какой-то странной, незнакомой и чужой. Он вспомнил,

как мучительно и больно оплакивал ее потерю, как готов был

отдать свою жизнь за то, чтоб они, то есть Нина Сергеевна и

Наташа, остались живы. И вот они живы, они смотрят на него с

фотографий, сделанных теперь специально для него, смотрят

такие родные, близкие и вместе с тем непонятные и далекие,

далекие не только в географическом смысле. Старая рана

зажила, прошлая боль утраты казалась невозвратимой,

перегорела и улеглась. И вместо этого возникло новое чувство,

неожиданное, еще до конца не осмысленное и странное.

Отложив в сторону портрет Нины Сергеевны, он взял

цветную фотографию Флемингов, групповой семейный снимок

- все трое на борту то ли теплохода, то ли яхты на фоне

лазурного моря и дымчато-синего неба. Веселые,

улыбающиеся. На обороте дата: "1967". Три года тому назад.

Почему-то подумалось: "Чем был знаменит тот год?" Ответ

пришел сразу: наша страна отмечала свой полувековой

юбилей. И еще вспомнилось одно потрясшее его событие -

вероломное нападение Израиля на арабские страны.

Мысленно представились две несовместимые картины:

мирная идиллия и "миражи", льющие напалм на землю

феллахов, - жизнь и смерть. Этот мир, раздираемый

антагонизмом, противоборство добра и зла - бесхитростного и

потому беззащитного добра и коварного, жестокого, насквозь

лицемерного зла, рядящегося в тогу благодетелей. И ему

виделись две Америки: одна - лазурно-беспечная, доверчивая -

в образе семьи Флемингов, и другая - алчная, ненасытная и

кровожадная - в образе израильской военщины. По убеждению

генерала Макарова, США - это тот же Израиль. Они едины и

неделимы. Но он также знал, что есть и другая, настоящая,

трудовая Америка, добрая, благодушная, позволившая

усыпить себя гипнозом массированной изысканной лжи

многочисленных газет, радио, телевидения, кино, всей этой

адской машины оболванивания, которой управляет всемирный

центр чудовищных преступников.

И вот еще фотография: втроем - Нина Сергеевна,

Наташа и Флора. Три женщины, три поколения, три судьбы. И

как далеки и несхожи их судьбы! Деревце, силой оторванное от

родной почвы, вывезенное в далекий и незнакомый край и там

пустившее корни и давшее семена. Вот она, эта веточка с

красивым именем Флора. В ней есть и его, Глеба Макарова,

кровинка, маленькая, возможно совсем ничтожная, потому что

Флора всем своим обликом похожа на своего отца, судя по

фотографии, человека неглупого, смекалистого и доброго.

Мистер Флеминг, его зять, родня. А в сущности, все люди, все

человечество состоит в родстве друг с другом, одна великая

родня - белые, черные, желтые, цветные. Конечно, это

слишком громко, декларативно и потому идиллично. И к чему

эти высокие материи, когда есть совсем реальное,

определенное: там, в далекой Америке, у него есть родная

дочь, внучка, зять. Возможно, есть и сваты. О родителях мужа